Военкор - Михаил Дорин

От моего взгляда не ушло, как напрягся Радван, он не умел также искусно контролировать свои эмоции, как Фадлалла.

Напряжение повисло в воздухе. Максим Евгеньевич прокашлялся и вдруг подался вперёд.

— Я ещё кое-что хотел вам сказать. Не сегодня, так завтра война закончится и всё вернётся на круги своя.

— Мы все в это верим, Максим, — кивнул Фадлалла.

— Это хорошо. По окончании боевых действий мы в Сирии планируем учения. Совместные. В Латакии.

— Это хорошо. Так вы покажете миру, что вы на нашей стороне, — улыбнулся Мухаммад.

— Да. И, знаете, бывает так, что баллистическая ракета уходит… не туда. Засбоил гироскоп. Ракета сбилась с курса и попала не в полигон, а, скажем… разумеется, по чистой случайности — в здание, которое вы называете штабом. Недоразумение? Да, но боюсь, что такое недоразумение оставит после себя руины.

Глава 15

Фадлалла долго молчал. Смотрел в одну точку на столе. Он понимал, что просто так подобными словами никто бы не кидался. И если Римаков говорит такие вещи, то с одобрения ещё более высокого начальства в Москве.

— Хезболла будет всеми силами содействовать поискам. Мы подключим все свои каналы. И как только получим хоть крупицу информации — сразу передадим всю информацию вам.

— Было бы замечательно, если бы мы получили информацию завтрашним утром.

— Не исключаю, что это случится уже в ближайшие часы, — произнёс Фадлалла.

— Что ж, я знал, что мы с вами договоримся. Со своей стороны попробую передать вашу озабоченность «учениями». Но в Бейруте проблемы со связью. Война идёт, — ответил Римаков и встал, не дожидаясь ответа.

Я поднялся вслед за ним. Фадлалла тоже встал и внушительно кивнул.

— Я понял вас, господин Римаков.

Когда мы вышли из штаба и сели в машину, я посмотрел на Максима Евгеньевича.

— Думаю, что сработает, — сказал я вполголоса.

Он не ответил сразу. Только когда наш джип тронулся, сухо бросил:

— Они знают, что такое быть врагом для Советского Союза. И не пожелают этого даже своему врагу.

— Но ведь в Москве не в курсе, да? Об ударах, которые вы пообещали Фадлалле?

— Иногда импровизация помогает лучше приставленного ко лбу пистолета, товарищ Карелин, — пояснил Римаков. — Но вы, крайне наблюдательны.

В посольство мы вернулись уже за полночь. В приёмной я сел в кресло и решил набросать заметки для нового материала в редакцию. В голове уже крутились словесные обороты и строки будущей статьи. Всё, что накопилось за день, требовало выхода. Я даже поймал себя на мысли, что мне всё больше нравится заниматься журналистикой.

Но я не успел сделать и пары записей, когда дверь в приёмную приоткрылась, и в проходе появился Римаков. Без пиджака и в расстёгнутой рубашке.

— Пойдёмте, — сказал он. — Перекусим.

Я закрыл блокнот и пошёл за ним. Заодно возьму у него анонимное интервью «без галстуков».

В кабинете горела тусклая лампа. На столе стояла алюминиевая фляга, разложены куски хлеба, пара банок тушёнки, кильки и солёные огурцы. Всё по полевому — скудно и без лишних церемоний.

— Присаживайтесь, — сказал он, открывая банку. — Мы с тобой… не против, если на ты?

Я покачал головой.

— Так вот, мы с тобой хоть и не были под обстрелом, но своего хапнули. Я думаю, ты понимаешь, что сегодня мы могли умереть.

— Речь твоя действительно была дерзкой. Однако вероятность того что они решили бы нас прикончить хоть и была, но маловероятна. Во-первых, они испортили бы отношения Советским Союзом. Во-вторых, подозрения, что они причастны к похищению заложников, подтвердились. И в-третьих, они понимали, что если мы не вернёмся, то прилёт ракеты, случайно сбившейся с курса, произошёл бы с большей долей вероятности. Так что считаю, в их интересах было ещё и проследить, чтобы мы добрались до посольства целыми и невредимыми.

Дальше ели молча. Периодически раздавался стук ложек по металлу и слабый гул вентиляции из зарешеченных отверстий.

— К нам не хочешь пойти, Лёш? — в лоб спросил Римаков.

Предложение заманчивое, но бросать ту работу я не собирался. Однако ответить не успел, в кабинет без стука вошёл Казанов. Но ему можно.

— Максим Евгеньевич, посмотрите в окно.

Римаков всё понял. Отставил тарелку и поднялся на ноги.

— Пошли, Карелин.

Мы подошли к окну, и Максим Евгеньевич отодвинул штору. Казанов встал рядом со мной.

Перед воротами стояли шестеро человек. Заросшие, обессиленные и в потрёпанной одежде. К ним уже спешили наши работники и врачи.

Те самые заложники, похищенные организацией «Свободный Левант», о расположении которых Хезболле якобы не было известно.

Они были живы. Измождённые, осунувшиеся, но живые.

— Думаю, на столе кое-чего не хватает, — сказал Максим Евгеньевич и подошёл к своему портфелю.

Тут же на столе появилась бутылка «Азербайджанского».

Римаков вытер тыльной стороной ладони потный лоб, вгляделся в ночное небо Бейрута и гулко выдохнул.

— К столу, товарищи. Где твои бойцы, Виталик? — спросил Максим Евгеньевич.

— Отдыхают.

— Ладно. С ними ещё потом разок выпью, — разлил по рюмкам коньяк Римаков.

Молча выпили за успешное окончание операции. И также тихо коньяк был убран обратно в портфель.

— И да, Карелин, что думаете написать в своей статье? — закусил Римаков хлебом с килькой.

— Опубликуем интервью с лидером Хезболлы, в котором он называет нас друзьями. Опишу подвиги патриотов Ливана. Всё по схеме. Вообще-то, могли бы и не говорить, — сказал я.

— А насчёт моего предложения, оно остаётся в силе. Нам нужны такие ребята, как ты. Которые не только руками делают, но и головой думают. Если сомневаешься и не можешь дать ответ сейчас… у тебя есть время.

— У меня есть просьба.

— Можно и просьбу. Слушаю.

— Я хочу попасть в Сирию. На самую передовую.

Римаков сощурился и слегка улыбнулся.

— Виталик, а у него есть чуйка. Что думаешь?

— Нет. Ему там не место.

— Виталий Иванович, а не пошли бы вы сами в то самое место, — ответил я.

Казанов напрягся, но Римаков его похлопал по плечу.

— Сами решите, Карелин. Доедаем и выезжаем. Самолёты скоро приземлятся.

Следующим вечером я оказался на базе Эт Тияс в сирийской провинции Хомс. По-другому её также называют Тифор.

Авиабаза встретила нас гулом и