Я – Товарищ Сталин 3 - Андрей Цуцаев

На поле бойцы отрабатывали штыковой бой, их движения были неровными, многие, бывшие крестьяне, держали винтовки неуверенно, их руки скользили по прикладам. Дождь усиливался, капли барабанили по земле, грязь хлюпала под ногами, пыль смешалась с водой, образуя липкую жижу. Чэнь Линь крикнул Ли Юну:

— Юн, я готов драться за Китай! Но без патронов как? Москва нас бросила?

Ли, пробираясь через грязь, хлопнул его по плечу:

— Не бросила, Чэнь. Обещают поставить оружие. Держись. Мы выстоим.

Хуан Вэй, стоя рядом, чистил винтовку, его циничная улыбка не сходила с лица:

— Юн, не заливай. Москва думает только о себе. А мы тут с ржавыми винтовками, оставлены против японцев.

Чжао Мин, подбежав, крикнул:

— Хуан, если боишься, иди домой! Я готов драться, даже если винтовка сломается!

Хуан, сплюнув в грязь, ответил:

— Чжао, твоя храбрость кончится сразу же, когда японцы начнут. Вот увидишь.

Мао Чжи, проверяя патроны, сказал:

— Хуан, хватит. Мы все боимся. Но я не предам дело, даже если Москва не будет нам помогать.

Хуан, усмехнувшись, ответил:

— Мао, ты молод. Я видел, как люди умирают за дело. Без оружия оно ничего не стоит.

Чжан Мэй, подойдя к полю, крикнула бойцам:

— Держите строй! Японцы не будут ждать, пока вы научитесь стрелять!

Цуй Фан, стоя в стороне, смотрел на бойцов, его руки дрожали, а глаза бегали по сторонам. Он думал о японском агенте, обещавшем рис и безопасность за сведения о базе. Его жена была больна, дети голодали, и страх толкал его на предательство. Он шепнул себе:

— Прости, Ван… Я должен спасти семью.

Лю Сяо, у реки, теребил палку, строя плот, и спросил Сяо Фэн:

— Мама, а японцы придут? Они заберут нас с собой?

Сяо, прижав его, ответила:

— Не бойся, Сяо. Командир Ван защитит нас.

В штабе, у стола с картами, Волков сказал Вану:

— Ван, дисциплина падает. Если крестьяне не согласятся вам помогать уйдут, японцы раздавят вас без боя.

Ван, склонившись над картой, ответил:

— Я знаю, Григорий. Но без твоей Москвы мы — ничто. Когда придёт оружие?

Волков, посмотрев в окно, где дождь лил всё сильнее, ответил:

— К апрелю, если всё пойдёт гладко. Но Цуй Фан… Я видел, как он уходил к реке вчера. Проверь его.

Чжан Мэй, перечитывая донесение, сказала:

— Командир, японцы в пяти ли! Это ближе, чем мы думали. Если Цуй предал, они уже знают о нас.

Ван, ткнув пальцем в карту, ответил:

— Мы встретим их у холмов. Но без патронов… Григорий, что Москва говорит о японцах?

Волков, пожав плечами, ответил:

— Сталин следит за Японией. Он знает об угрозе. Но вы должны доказать, что стоите помощи.

Чжан, сжав кулак, сказала:

— Доказать? Мы теряем людей!

Ван, резко обернувшись, крикнул:

— Найдите Цуя! Если он с японцами, я сам его допрошу!

Лю Хай, шагнув вперёд, сказал:

— Командир, Цуй говорил с моей сестрой. Она видела его у реки с чужаком. Он сказал ей, что он боится за семью.

Ван, посмотрев на него, ответил:

— Лю, найди его.

К полудню дождь превратил поле в болото, бойцы вязли по щиколотку, их куртки промокли. Учения продолжались: бойцы отрабатывали манёвры, новобранцы путались, роняя оружие. Чэнь Линь, поскользнувшись, упал, его винтовка застряла в грязи. Он крикнул Ли Юну:

— Юн, как мы будем драться? Мы не готовы!

Ли, помогая ему встать, ответил:

— Чэнь, японцы не будут спрашивать, готов ты или нет. Вставай и иди.

Хуан Вэй, стоя в стороне, пробормотал:

— Это не учения, а цирк.

Чжао Мин, услышав, крикнул:

— Хуан, молчи! Лучше помогай, чем ныть!

Цуй Фан, стоя у реки, смотрел на воду, его сердце билось быстро. Он знал, что японский агент ждёт его в роще. Он шепнул себе:

— Прости, Ван… Моя семья умирает.

Глава 17

Ханс фон Зейдлиц, выйдя из здания Абвера на Tirpitzufer 76/78, остановился у входа, его высокая, чуть сутулая фигура в тёмно-зелёном мундире с орденом выделялась на фоне серого фасада, потемневшего от дождей. Он сжал ручку портфеля, чувствуя, как холод рукоятки проникает сквозь перчатку. Мысли его были тяжелы: арест Вольфа, который он сам организовал, передавая информацию ОГПУ, был необходим, но страх, как острый шип, колол его. «Если Канарис заподозрит, — думал он, — если Шмидт или Мюллер заметят… Что будет с Кларой, с детьми? Эрик, Анна, Карл… Они не должны пострадать». Ханс ускорил шаг, направляясь к своему Opel Olympia, припаркованному у тротуара.

Дома Ханс вошёл в гостиную, где камин потрескивал, бросая тёплые отблески на плюшевые диваны и персидский ковёр. Стол, накрытый льняной скатертью, хранил следы ужина: крошки хлеба, чашки с остатками кофе. Клара, в тёмно-синем платье, с волосами, убранными в пучок, стояла у плиты, её движения были привычными, но в глазах читалась тревога. Она обернулась, увидев его, и сказала с ноткой беспокойства:

— Ханс, ты сегодня поздно. Дети уже спрашивали, где ты. Эрик весь день говорил о твоей работе, а Анна нарисовала новый рисунок. Ты выглядишь уставшим, что-то случилось?

Ханс, снимая пальто, ответил, стараясь скрыть напряжение, но его голос был тише обычного:

— Работа, Клара. Много бумаг, отчётов, докладов и нервов. Все, как всегда. Ничего необычного. Эрик сделал уроки?

Эрик, выбежав из комнаты, сказал голосом полным любопытства и детской энергии:

— Папа, я сделал математику! Учитель сказал, что я молодец, но это так скучно. Ты же в Абвере, да? Расскажи, что ты делаешь! Там есть шпионы, как в книгах? Или карты, как в приключениях?

Ханс, улыбнувшись, погладил сына по голове, но внутри его сердце сжалось — как объяснить мальчику, что отец ходит по краю пропасти:

— Эрик, нет у нас никаких шпионов. Только бумаги, карты, отчёты. Это не так увлекательно, как написано в твоих книгах. Но ты молодец, что справился с математикой. Анна, что ты нарисовала?

Анна, подбежав с листом бумаги, её косички подпрыгивали, а голос звенел от радости:

— Папа, вот! Дом с садом, рекой и деревом! Я хочу, чтобы у нас был такой в Баварии. Смотри, я нарисовала солнце и облака! Ты возьмёшь это на работу?

Ханс, взяв рисунок, улыбнулся, его глаза смягчились, но мысли были далеко:

— Красиво, Анна. Очень красиво. Я повешу его у себя в кабинете, обещаю.

Карл, сидя на