Воронцов. Перезагрузка. Книга 9 - Ник Тарасов

— Представляю, как это будет выглядеть. Центральная улица, освещённая ярким белым светом. Люди гуляют вечером без страха. Лавки работают допоздна. Город живёт полноценной жизнью даже ночью.

Давыдов мечтательно добавил:

— А завод! Три смены вместо двух! Производство ружей увеличится на треть! Мы обгоним все европейские мануфактуры!

Иван Дмитриевич достал блокнот, начал записывать:

— Хорошо. Завтра начинаем оформление документов. Пару недель на набор и обучение мастеров. Через неделю — пробный запуск производства. Через месяц — первые партии готовых ламп.

Глеб Иванович наконец оторвался от созерцания лампы, повернулся ко мне:

— Егор Андреевич, позвольте пожать вам руку. Вы делаете для России невероятные вещи.

Я пожал его руку. Потом руку Давыдова. Потом Ивана Дмитриевича.

— Спасибо вам за доверие, господа, — сказал я. — Будем работать дальше. Это только начало.

Мы ещё с час провели в мастерской, обсуждая детали производства, логистику, поставки материалов. Когда наконец расходились, лампа всё ещё горела — пружина была заведена туго, запаса хватало.

Я проводил гостей до ворот, попрощался. Потом вернулся в мастерскую, где мастера уже начали убираться.

— Ну что, мужики, — сказал я, оглядывая их, — похоже, у нас будет много работы.

Григорий усмехнулся:

— Ещё бы! Десятки ламп в неделю — это не шутки.

Савелий Кузьмич басовито добавил:

— Зато дело хорошее. Полезное. Люди будут благодарны.

Фёдор кивнул:

— И платить будут хорошо, раз государство финансирует.

Семён мечтательно произнёс:

— Представляете, наши лампы по всей России! В Москве, в Петербурге, в Киеве!

Я улыбнулся:

— Всё возможно, Семён. Если работать не покладая рук.

Мы закончили уборку, погасили лампу (точнее, дали пружине раскрутиться до конца), аккуратно разобрали её и убрали колбу в ящик с мягкой подстилкой.

— Завтра начнём производство второй лампы, — сказал я на прощание. — А там — третьей, четвёртой. Будем отрабатывать технологию, пока не доведём до совершенства.

Мастера согласно закивали.

Я вышел из мастерской, нашёл Захара у ворот:

— Домой, Захар.

Прошло несколько дней после демонстрации механической лампы. Я разрывался между заводом, где шла подготовка к массовому производству, и домом, где Машка с Сашкой требовали моего внимания. Сын рос не по дням, а по часам — уже начал держать головку, когда лежал на животе, и улыбался в ответ на наши голоса.

В это утро погода выдалась тёплой и солнечной. Машка встретила меня в столовой с предложением:

— Егорушка, может, прогуляемся сегодня? Погода вон какая чудесная.

Я посмотрел в окно — действительно, солнце светило ярко, небо было чистым, безоблачным. После недели напряжённой работы такая прогулка была бы кстати и мне самому.

— Отличная мысль, — согласился я. — Собирайся, поедем в центр города. По Центральной улице прогуляемся.

Машка просияла:

— Вот и хорошо! Я Сашку сейчас покормлю, оденем его потеплее — и в путь!

Через полчаса мы уже были готовы выезжать. Машка села в карету, держа на руках запелёнутого Сашку. Я, перед тем как забраться к ним, кликнул Захара:

— Привяжи коляску к карете, — распорядился я. — Будем с ней гулять.

Он кивнул, ловко закрепил коляску. Мы тронулись.

Тула в тот день была особенно оживлённой. Тёплая погода выманила на улицы множество народу — купцы торговали прямо с возов, дети бегали между домами, женщины несли корзины с рынка. Запах свежеиспечённого хлеба смешивался с ароматом цветущих яблонь в садах.

Мы выехали на Центральную улицу — широкую, вымощенную булыжником, с каменными домами по обеим сторонам. Здесь было ещё больше народу — дворяне прогуливались парами, купцы обсуждали дела, нищие просили подаяние.

Я помог Машке выйти из кареты, Захар выгрузил детскую коляску. Машка осторожно уложила Сашку в люльку, укрыла одеялком. Сашка зевнул, посопел и задремал.

— Ну что, поехали? — улыбнулся я, беря ручку коляски.

Мы медленно двинулись по улице. Коляска катилась плавно, колёса на толстом войлоке почти бесшумно шуршали по булыжникам. Люлька мягко покачивалась на кожаных ремнях, убаюкивая Сашку.

Прохожие оборачивались, разглядывая нашу коляску. Некоторые останавливались, показывали пальцами, переговаривались. Я слышал обрывки разговоров:

— Глянь-ка, что за диковина!

— Карета для младенца! Вот это придумали!

— И удобно, поди. Не на руках таскать.

Машка смущённо улыбалась, прижимаясь ко мне:

— Егорушка, на нас все смотрят.

— Пусть смотрят, — спокойно ответил я. — Скоро у многих такие будут.

Мы прошли квартал, свернули к скверику, где росли старые липы. Там стояли скамейки, гуляли пары, дети играли в мяч.

И вдруг я увидел знакомую фигуру — градоначальник Глеб Иванович Дубинин шёл навстречу, держа под руку супругу.

— Егор Андреевич! — окликнул меня Глеб Иванович, завидев издалека. — Какая встреча!

Я остановил коляску, поклонился:

— Добрый день, Глеб Иванович, Любава Матвеевна. Рад вас видеть.

Он подошёл ближе, галантно поклонился Машке:

— Мария Фоминична, вы прекрасно выглядите! Материнство вам к лицу.

Супруга градоначальника подмигнула Машке и кивнула мне в знак приветствия.

Машка зарделась, опустила глаза:

— Спасибо, ваше превосходительство.

Глеб Иванович заметил коляску. Подошёл ближе, наклонился, разглядывая:

— А это что? О, я слышал о вашей коляске для младенцев! Но вижу впервые своими глазами. Любопытная конструкция!

Он обошёл коляску кругом, ощупывая медный каркас, проверяя, как крутятся колёса:

— Продуманно. Очень продуманно. Колёса на мягкой подкладке — значит, ход плавный. Люлька на ремнях — покачивается, младенца убаюкивает. Ручка высокая — спину не нужно гнуть. Гениально просто!

Его супруга тоже подошла, заглянула в люльку, где спал Сашка:

— Ах, какой прелестный малыш! Как зовут?

— Александр, — с гордостью ответила Машка. — Сашенька наш.

— Чудесное имя, — улыбнулась Елизавета Сергеевна. — И коляска действительно замечательная. Глеб, а почему у нас такой нет? Внукам бы пригодилось!

Градоначальник выпрямился, почесал подбородок:

— Вот и я думаю… Егор Андреевич, а много ли таких колясок?

— Сейчас