Системный Творец V - Александр Сорокин

отозвалась она. — Оставшееся время сеанса мы посвятим интеграции твоей новой силы в привычный стиль. «Замкнутый цикл» и «Ускорение» — это новый язык движений, и тебе предстоит на нём «заговорить».

И началось. Не прощание, не ностальгический повтор. Это была самая интенсивная, сконцентрированная, выжимающая все соки тренировка за всё наше время. Бранка, казалось, решила влить в меня весь остаток своих знаний за один присест.

Бранка заставляла меня использовать «Ускорение» не для дальних рывков, а для микро сдвигов корпуса на сантиметр, уходя от воображаемых ударов. Она создавала лабиринты из движущихся платформ, где я должен был пройти их без остановок, применяя принцип «Замкнутого Цикла», который требовал от меня отталкиваться от исчезающих плит так, чтобы импульс падения плавно перетекал в прыжок, а энергия прыжка — в мягкое приземление на следующую платформу.

Она моделировала противников с самыми разными стилями: невероятно быстрых, чертовски тяжелых, атакующих на расстоянии. Моей задачей было не уничтожить их «Иглой Судьбы» с первого удара, а продержаться против них ровно минуту, полагаясь исключительно на новую механику тела. Минуту, где каждый блок становился стартом для контратаки, каждый пропущенный удар — источником энергии для уворота, а каждое приземление после прыжка — заряженной пружиной для следующего действия.

Сначала получалось отвратительно. Я сбивался с ритма, бездумно активировал «Ускорение» там, где оно было ни к чему, и терял концентрацию на «Цикле» в самый неподходящий момент. Но постепенно тело адаптировалось. Мышцы начали воспринимать кинетическую энергию как часть себя, а не как внешнее воздействие. Я научился использовать отдачу от собственных ударов, интегрируя её в последующие действия, превращая серии в плавные, непрерывные, смертоносные комбинации.

К концу тренировки я не просто освоил новые умения, а почувствовал их как естественное продолжение себя. Как дыхание. Бранка наблюдала за моим финальным упражнением — серией из двадцати атак на манекены с разной степенью защиты, где требовалась мгновенная смена стиля — и на её губах мелькнула тень улыбки.

— Неплохо. — сказала она. — Дальше — твоя дорога.

Ни слова «молодец» или «горжусь». Но в её взгляде, в едва заметном расслаблении плеч, читалось всё: профессиональное удовлетворение от хорошо выполненной работы. От ученика, который вырос.

Я кивнул, чувствуя не пустоту, а странную, наполненную тишину. Эпоха закончилась. Пришло время новой.

— Спасибо. — произнёс я. В этом слове уместился весь наш совместный путь: от первой унизительной смерти до сегодняшнего дня.

— Не за что. — коротко бросила она.

Бранка щёлкнула пальцами. Серая пустота симуляции дрогнула и начала таять, уступая место иным ощущениям. Наше последнее совместное погружение завершилось. Полноценно. Без недоговорок. Как и всё, что делала Бранка.

Я открыл глаза, ожидая увидеть давящий мрак Леса, зловещие очертания исполинских деревьев и напряжённые спины товарищей, стоящих на страже.

Вместо ожидаемой темноты меня окутал живой, тёплый свет.

Я моргнул, отводя взгляд, и внутри меня все замерло от поразительного зрелища.

В центре нашего скромного лагеря разгорался костёр. Не робкий огонёк, а полноценное, уверенное пламя, над которым висел походный котёл. От него исходил стойкий, невероятно аппетитный, дразнящий аромат тушёного мяса с чем-то зерновым. Жар от костра отгонял пронизывающую сырость и затхлый дух гнили.

«Мы же договорились! Никакого огня! Никаких запахов! Лес и так видел нас насквозь, зачем же так откровенно махать перед его носом красной тряпкой?» — пронеслось у меня в голове.

Мой недоумённый взгляд метнулся к Лериану. Учитель, присев на корточки у котла, степенно помешивал содержимое деревянной ложкой. Его профиль, озарённый оранжевыми отблесками пламени, казался умиротворённым, почти домашним. Уловив мой взгляд, он обернулся, подмигнул мне одним глазом и едва заметно кивнул куда-то в сторону.

Я проследил за его глазами и увидел картину, которая навсегда врезалась в мою память как эталон творческого безумия.

Гаррет сидел в позе лотоса, но не на земле, а в воздухе, паря в десяти сантиметрах над поверхностью. Вокруг него, в идеальном, математически выверенном порядке, висели десятки, если не сотни, нефритовых статуэток «Хора Безмолвных Стражей». Однако это были уже не те привычные фигурки. Каждая из них была опутана, пронизана и слилась с тончайшими нитями платинового света, которые тянулись к центру, где находилась сложная, многослойная сфера из того же мерцающего материала. Она парила прямо перед грудью Творца, медленно вращаясь. С каждым оборотом нити света пульсировали, передавая ей неведомую информацию или энергию.

Но это было лишь начало. Пространство между статуэтками пульсировало голографическими схемами запредельной сложности. Трехмерные матрицы, рунические каскады, энергетические графы, которые строились, перестраивались и исчезали со скоростью мысли. Воздух вибрировал тихим, но мощным аккордом, сплетенным из тысяч оттенков — от глубокого, едва уловимого гула земли до пронзительного звона.

Я смотрел на это и чувствовал себя полным идиотом. Невеждой. Ребёнком, впервые увидевшим звездолёт. Я, который считал себя уже достаточно искушенным в системном творчестве, который создавал уникальные умения и оперировал миллионами единиц энергии… абсолютно ничего не понимал. Принцип? Логика? Цель? Это был язык, на котором я знал от силы несколько слов, а Гаррет писал на нём философские трактаты и симфонии одновременно.

Я лихорадочно пытался осмыслить происходящее. Передо мной разворачивались потоки энергии немыслимой мощи, сплетающиеся в узлы такой прочности, которые могли бы выдержать удар метеорита. Я видел, как сами законы реальности в этом крошечном пространстве слегка… изгибались, подстраиваясь под волю создателя.

И тогда до меня дошла вторая часть этой шокирующей картины. Защита, призванная укрыть нас от Леса, претерпела чудовищные изменения.

Раньше «Хор Безмолвных Стражей» создавал барьер, отгораживающий нас от внешнего мира. Теперь же его функция изменилась. Барьер не столько не пускал внутрь, сколько сдерживал чудовищное силовое поле, которое Гаррет генерировал в процессе работы. Это было подобно ядерному реактору, заключённому в свинцовую камеру, чьи стены дрожали под напором сдерживаемой мощи. Поле было настолько плотным, насыщенным чистой, структурированной творческой силой, что его выброс в Лес привлёк бы абсолютно всё, что способно чувствовать энергию, в радиусе сотен километров. Воздух внутри купола был тяжёлым, сладким от этой силы — дышать им было одновременно трудно и пьяняще.

Лериан, закончив помешивать варево, подошёл ко мне и тихо сказал, как будто боясь нарушить концентрацию Гаррета:

— Он перестраивает их. С нуля. Берет базовую матрицу «Стража» и… совершенствует. Усиливает синергию, стабилизирует ячейки, вплетает новые контуры управления. То, что он делает… это искусство высочайшего уровня, граничащее с безумием. Он так сконцентрировал энергию внутри, что внешний барьер стал почти абсолютным. Ни звука, ни луча света, ни кванта тепла не просочится.

Я снова взглянул на Гаррета. Его ничем не примечательное лицо исказилось в гримасе предельного сосредоточения.