Предвестник Бури - Константин Викторович Кузнецов

— Что есть прошлое… Что-то невероятно важное? Или наоборот, всего лишь неудобный багаж за плечами? Все зависит от воспоминаний. Если они яркие — важность прошлого неоспорима. Если же наша память подводит нас — значимость его сродни пыли под ногами. Но порой мы забываем что-то специально. Мол, не помню, значит не было. Тем более, когда эти проступки мы совершили очень давно. Скажем так девять веков назад.

Ратмир ничего не ответил. Он был слишком заворожен низким, звучным голосом.

— … зачем такое помнить. Конечно лучше забыть. Ведь ничего уже не исправишь. А копаться в прошлом дело неблагодарное. Так считает практически каждый. За исключением тех, кто связал себя узами кровного обета. — Небольшая пауза позволила Ратмиру немного отвлечься и оглядеться по сторонам.

Привычную московскую обыденность уносил с собой пронизывающий северный ветер. Современный пейзаж сейчас больше всего напоминал осеннюю листву, что срывает с деревьев даже самый захудалый ветерок. Дорогие машины, лоск нарядов и ультра-модные витрины — всему этому не было место в прошлом, куда приоткрыл занавес исследователь Культа.

Взглянув на собственный часы, инспектор напрягся: ускорившись, стрелки набирали оборот, совершая круг за кругом, в обратом направление.

Остромысл продолжал:

— Самое сильное чувство на свете, кто бы что не говорил, любовь. Только она способна сочетать в себе невинность и грех, чистоту и порок, радость и гнев. Ее силы поистине безграничны. Особенно, когда в дело вступает человек. Вот уж, что не говори, злой гений воплоти. Лишь он может извратить любое понятие добра и зла…

— И в чем смысл сказанного вами? — сухим голосом поинтересовался Ратмир.

— Наберитесь терпения и скоро все узнаете, — нахмурив брови предупредил собеседник. — Итак, продолжим. Я хотел донести лишь одну простую истину: все в жизни подчиняется простейшим законам. Любовь и ненависть — две стороны одной медали. И чем сильнее любовь, тем страшнее ее последствия. Только представьте… Широкий разлив реки, леса и поля, бескрайние просторы. На возвышенности стоит небольшая изба. Так себе строение, но разве это так важно. Живет в ней молодая семья, детей семеро по лавкам, как любят говорить счастливцы. Все в достатке, и радости столько, что поделишься не убудет.

— Прямо идеальная картина, — недовольно буркнул Ратмир.

Остромысл не стал спорить:

— Верно говоришь. Казалось бы живи да солнышко благодари. Но, в таких случаях, всегда стоит помнить про беду, что может нагрянуть внезапно. Так случилось и с ними. С одной стороны, что тут такого, времена дремучие, тогда столько народу по глупости по полям и лесам слегло, не сосчитаешь.

— Так в чем же разница?

— Разница в цели. У одних она ничтожная — ограбил, погубил, а через пару дней и не вспомнил. Ну а здесь дело другое, куда серьезнее. Люди, что решили принести семью в жертву богам, просили не подаяний и богатств, отнюдь. Они решили замахнуться сразу на весь мир.

Недоверчивый взгляд уперся в Остромысла.

— Цель хорошая. И что же волхвы попросили у богов?

— Бессмертие, — спокойно ответил собеседник.

Только сейчас инспектор задумался представляя размер вознаграждения. Было заметно как вместе с осознанием, начинает проявляться впервые нотки страха.

— В те времена боги ценили размер подаяний. Только разве может сравниться просьба о хорошем урожае или избавлении от болезней с вечной жизнью? Думаю вряд ли.

— Подобных сказок я наслушался еще в детстве, — сказал Ратмир. Но было заметно, как его уверенность теряет свои позиции.

— Можешь не верить, — не стал спорить ученый. — Но у любой истории есть начало и конец, а вот истина, как известно, кроется где-то посредине.

— Хочешь сказать, одна из жертв вернулась, что бы отомстить первородным…

— Первым старейшинам, — поправил инспектора Остромысл. — Он хочет вернуть все к изначальному, понимаешь? Прожитого не изменить. А лишить нас великого дара богов — запросто.

Столик окутала тишина.

Было слышно лишь прерывистое дыхание Ратмира, словно недовольное сопение затравленного зверя. Ему ужасно не хотелось верить в правдивость услышанной истории, но какое-то странное предчувствие нависшей беды упрямо твердило об обратном.

Разговор продолжился.

Но не сразу.

Закусив губу, инспектор думал о многом, нервно поигрывая дорогой зажигалкой.

— Если все о чем вы сказали, правда. Какой у нас выход? Что мы можем изменить?

Остромысл пожал плечами:

— Не знаю.

— Что⁈

— Вы не ослышались. Я не отношу себя к пророкам или сверхлюдям. К тому же, Духу остался всего шаг, чтобы осуществить намеченное.

— То есть как⁈ — Ратмир едва не вскочил со своего места. — Пока убийств… то есть жертв только шесть! Или я чего-то не знаю?

— Уже шесть, — тяжело вздохнул ученый. — Жертвоприношение о котором идет речь проводили не девять, как велел обычай, а семь варягов. Это был особый ритуал. Так что остался всего лишь один… Тот, кто в ту кровавую ночь был во главе обряда. Верховный жрец.

— Тринадцать дней. Разницы между современным и старым времяисчислением, — прошептал Ратмир.

Сложный пазл наконец-то сложился, но легче от этого не стало.

— Да. Все верно. Двадцатого июля празднуют день Перуна, а не Рода. Они выбрали слишком опасное божество, которое не прощает ошибок.

Ратмир кивнул и грустно улыбнулся:

— Парадокс.

— Все в нашей жизни подчиняется его закону, — согласился Остромысл.

— Значит остался всего один. Блуд!

— Именно.

— И всего восемь часов до полуночи. Но где нам его искать, как защитить?

— С этим я вряд ли смогу помочь.

— А кто сможет⁈ — Ратмир был на грани отчаянья. Когда все стало на свои места — обидно терпеть поражение.

Скрипнув зубами, Ратмир щелкнул зажигалкой. Крышка отскочила в сторону, выпустив наружу крохотное пламя. — Кажется у меня есть идея!

Расплатившись, они вышли на проспект и направились в сторону метро, туда где когда-то возвышалась над низкими торговыми строениями таинственная и пугающая простых смертных Сухарева башня.

06 июля 2018. Ближе к вечеру.

Патриаршие пруды. Съемная квартира.

Последний шаг не всегда ведет в бездну

Они стояли вдоль стены, как школьники перед учителем, — а их строгий преподаватель находился напротив. Опустив голову, так чтобы глубокий капюшон почти касался груди, он провел в такой позе уже больше часа. Но никто не смел нарушить царившую в квартире тишину.

Наконец Безликий вышел из оцепенения. Повернулся в пол-оборота, нервно вздрогнул. Его капюшон слегка задрался.

На мертвецов уставились бледные, горящие алым пламенем глаза.

Когда он являлся к ним ночью, и принялся крушить мебель — стол, полированную стенку, — все застыли от ужаса. Было не понятно, что ожидать. А сейчас — при свете дня, когда гнев внезапно улетучился, ощущения изменились. Страх исчез, открыв истинный облик