Тиран Золотого острова - Дмитрий Чайка

настолько высокомерно, что желание перерезать ему глотку становилось просто непреодолимым. Впрочем, меня удерживало от этого всего три вещи: принесенные клятвы, великолепного качества наждак и маленький черный камушек с блестящими краями, который замечательно притягивается к наконечнику моего копья. Ведь наждак, которым славен Наксос — это смесь корунда и магнетита. И магнетита здесь полно, раз с ним играют детишки во дворе. Кажется, у меня совсем скоро появится компас.

* * *

Возвращение домой получилось слегка скомканным. Я уже привык, что меня встречают в порту и машут руками, как демонстранты членам политбюро, но сегодня… Сегодня при виде кораблей, вставших на стоянку, весь город бросился строго в противоположную сторону и выстроился в длинную очередь, которая извилистой змеей потянулась до самых ворот акрополя. А ведь я питал надежду попасть сегодня на домашний обед.

— Абарис! — подозревая самое страшное, спросил я здоровяка дарданца, который с невозмутимым видом любовался на творящееся безобразие. — Это что такое?

— Так суд же, — непонимающе посмотрел он на меня. — Ты же им сам обещал, что как приедешь, всех рассудишь по справедливости. Помнишь? А поскольку никакой справедливости здесь отродясь не бывало, то теперь люди ее хотят.

— Вспомнил! — с ошеломленным видом выдавил из себя я.

И впрямь, было дело, я брякнул что-то такое прямо перед отъездом. Я же, как правитель острова, не только главный воин и жрец, но еще и судья. А поскольку писаных законов здесь нет, то и судят, как боги на душу положат. То есть исходя из собственного понимания обычаев, справедливости и политической целесообразности. Законы Хаммурапи, непревзойденные в своей мудрости, до нашей глуши не докатились, и хорошо. Там ведь большая часть статей была примерно такой:

«Если человек сделает пролом в доме, то перед этим проломом его должно убить и закопать».

«Если раб скажет своему господину: „Ты не мой господин“, то господин должен отрезать ему ухо».

«Если врач сделает человеку тяжелый надрез бронзовым ножом и причинит смерть человеку, или вскроет нарыв в глазу человека и повредит глаз, то ему должно отрубить кисть руки» .

Ну и, само собой, библейский закон талиона «душу за душу, око за око, зуб за зуб», тоже взят оттуда. Зря, что ли, евреи в вавилонском пленении столько лет просидели. Впитали дух цивилизации в полной мере.

— Пусть выходят по одному! — сказал я Филону, с тоской слушая обиженно бурчащее брюхо.

Я мог выгнать всех, поесть и лечь спать, но горящие наивной надеждой глаза людей задели меня за живое. Да мне же кусок в горло теперь не полезет. Я должен принести сюда истинное правосудие! В общем, во мне пробудились самые высокие чувства, помноженные на административное рвение.

Народ запрудил небольшую площадь перед входом во дворец, а я устроился поудобнее в своем кресле, которое слуги уже вытащили на улицу. Рыбаки с Сифноса в набедренных повязках, купцы из Угарита, щеголяющие длинными платьями, отделанными пурпуром, и даже несколько невесть откуда взявшихся хананеев, обмотанных кусками ткани, напоминающими индийское сари, — все они смотрели на меня жадными взглядами, в которых читалось восторженное обожание. У меня даже голова немного закружилась.

— Начинайте! — величественно взмахнул я рукой, напоминая самому себе гибрид царя Соломона и Людовика IX, сидящего под дубом в Венсенском лесу.

— Господин!

Вперед вышли два тощих мужичка в набедренных повязках и коза, которую один из них волок за рога. Коза идти не хотела ни в какую и испуганно блеяла, подозревая меня в самых худших намерениях. Ищущие справедливости толкались и бранились до тех пор, пока Абарис не подошел и не отвесил каждому из них по затрещине, после чего разговор перешел в деловое русло.

— Это моя коза! — безапелляционно заявил первый.

— Нет, моя! — заорал второй. — Рассуди нас, царь! Скажи, чья это коза?

Этот кейс был мне знаком по множеству описанных в литературе случаев, и поэтому я справился влет.

— Отведите козу в город, — сказал я стражнику. — Коза сама найдет свой дом. Обманщику отрежь левое ухо и прибей к двери, чтобы все знали, кто там живет.

— Это не моя коза! — испуганно заорал тот, кто тащил несчастное животное за рога. — Похожа только! Спасибо, царь, за твою мудрость! Если бы не ты, я бы…

Последние слова он прокричал, уже проталкиваясь к воротам через изрядно поредевшую толпу. Еще человек двадцать предпочли ретироваться вместе с ним. Интересно, почему бы это. Остальные зашумели одобрительно, видимо, такой подход к розыску домашних животных оказался для моего острова инновационным.

— Стой! — сказал я Филону и показал на жертвенник у входа в мегарон. — Зажги его, и пусть каждый перед тем, как задать свой вопрос, принесет клятву именем бога Поседао, что не солжет ни в одном слове. И что он готов к тому, что великий бог покарает его, если он соврет даже в мыслях. Я сначала высеку лжеца, отрежу ему ухо, а потом отправлю на три года в серебряную шахту. Он будет работать день напролет за кусок лепешки.

Через пять минут жертвенник весело полыхал, облизывая языками пламени каменные края, а во дворе осталось всего трое из тех, кто искал моего правосудия. Вдова, которой нечем было кормить детей, безутешный отец, у которого за долги отнимали любимую дочь, и купец, который одолжил зерно голодающей семье рыбака. Первую бабу я отправил ткать полотно в мастерскую Креусы, а за рыбака просто погасил долг. Теперь он должен мне.

— Уф-ф! — я с надеждой глянул на собственного писца. — Все?

— Вы очень быстро управились, царственный, — удивленно осмотрел он пустой двор. — Не ожидал. Покойный басилей, хм… так не мог.

— Собери все обычаи и законы, — устало сказал я. Есть хотелось просто неимоверно. — Приведи стариков. Пусть вспомнят примеры справедливого суда, и суда неправедного.

— Зачем, царственный? — осторожно поинтересовался писец.

— Единый закон будем делать, — вздохнул я. — Пока у меня один остров, я могу сам рассудить людей, а если у меня их будут десять? Или двадцать? Или пятьдесят?

— У вас что,