Другой Путь - Владимир Викторович Бабкин

Он сест за… инструмент, мне принести льойте… эм…льутня! Мы стали musizieren!.. Уу, му-зи-ци-рро-ватт.

Одобрительный кивок.

Заинтересованное:

— Так это песня?

Кивок.

— Точна таак, Ваше Имперрраторрское Величество, это пестнйа.

— Любопытно. Споёте для меня?

Несколько растерянное:

— Но, тут нет льутньа…

Улыбка.

— Это решаемо. Сейчас принесут. Пейте чай, уж остыл, наверное. Пётр умеет приготавливать просто волшебный чай. Надеюсь в Итальянском дворце вы сможете оценить букет этого напитка. Поверьте, принцесса, он превосходен!

— Я ждать этого!

Процесса явно волнуется.

— Вот и чудесно. Пейте чай, пока нам несут лютню.

Императрица позвонила в колокольчик и отдала распоряжение. Впрочем, лютня была уже в приёмной, так что питье чая заняло буквально несколько мгновений.

Любит Государыня такие моменты.

Инструмент в руках принцессы.

Она перебирает струны, вслушиваясь в звучание. Инструмент всегда требует уважения и настройки под себя.

— Да проститт меня, Ваше Имперрраторрское Величество, минута… минутка…

Несколько минут она возится с настройкой. Елизавета с внимательным любопытством смотрит за процессом.

Лина выдохнула и пальцы коснулись струн.

Полилась волшебная мелодия.

Её губы зашевелились, и она запела:

— Und wenn die Trübsal voraus ist

sowohl harte Arbeit als auch harte Arbeit,

du wirst es auf finden meiner Brust

zu sich selbst Asyl, zu sich selbst Schutzhütte.

Императрица заинтересованно слушала.

— Wenn du mit mir in einem tauben Land bist,

wo gibt keine Sonne, wo völlig Nacht,

ich wäre glücklich wie im Paradies,

mit dir, mein Licht, mit dir, mein Licht…

Елизавета Петровна кивнула.

— Прекрасная романтическая песня. Жалко, что на немецком.

Каролина оживилась:

— О, ньет! Ньет! Я переводитт для Петера на русский язык! Я ему послатт!

— Вот как? Любопытно послушать. Я смела полагать, что вы не только о науке переписывались.

— Йа-йя, эмм, да, точно так. Не толька про науку. Про искуства и всё другой!

— Прекрасно. Прошу вас, принцесса.

Вновь струны. Вновь лютня. Вновь мелодия.

Лина понимала, что возможно сейчас один из решающих моментов — сумеет ли она расположить к себе русскую Императрицу.

Конечно, Лисавет прекрасно поняла и немецкий вариант, но было важно услышать перевод. Ведь если эта принцесса, как говорит, переводила сама, то это не бездумно выучить несколько слов на тарабарском языке. Это нужно чувствовать сердцем. Душой.

Хотеть это сделать.

Искренне.

Лина, не прекращая играть, выдохнула по-немецки:

— Государыня… Я старалась переводить и соблюдать размер. Петер писал, что у меня даже рифма есть. Петер прислал свои слова. Но, там много сложных для произношения русских слов. Я не успела разучить, как правильно говорить их. Прошу простить…

Императрица заметила, что Лина обратилась к ней Herrscherin — «Государыня», хотя для принцессы Гессен-Дармштадской она никакая не Государыня. Неясно, сказано это невольно или наоборот, но, факт имеет место быть.

Елисавета ободряюще кивнула.

Каролина запела уже по-русски:

— В полях, где ветер льэдэнясш,

Среди сньэгов, студ’ащих кроф.

Т’ебе йа свой послэдний пласш,

Отдатт готоф, отдатт готоф.

…

свою засшиту, свой приют…

Принцесса пела правильно и почти без акцента, разве что почти не смягчая конечные гласные. Явно долго учила и репетировала. И кто-то ей поставил русскую речь, не ровно ещё, но поставил. Она очень хотела это петь правильно. Давно, судя по всему. Не сейчас. Не в дороге в Россию. Раньше. Веря? Надеясь? Бог знает.

Выучила.

— Была б ты со мной в крайу,

Где толька нощ, где сонца нет,

Я б’ил б’и сшастлиф каак в Райу

С тобой мой свет, с тобой мой свет…

Внезапно Лина отставила инструмент и заплакала.

— Я мочь… нихт… Проститт…

В порыве чувств Императрица Всероссийская встала и обняла её.

— Поплачь, девочка. Это нужно иногда. Всё хорошо. Не беспокойся ни о чём. Всё будет хорошо…

* * *

САНКТ-ПЕТЕРБУРГ. ЗИМНИЙ ДВОРЕЦ. 12 ноября 1743 года.

— Рада тебя видеть, Петруша. Что-то случилось, что ты в такую рань?

Государыня по обыкновению поцеловала меня в лоб и пригласила присаживаться в кресла.

— Нет, Матушка, всё хорошо. Хотел пожелать тебе доброго утра. Ты всегда великолепна, а с утра твоё великолепие лишь подчёркивается свежестью нового дня.

Императрица улыбается.

— Ох, льстец, каких поискать.

Улыбаюсь в ответ:

— Я лишь любящий и уважающий тебя племянник. Верный и готовый исполнить любую твою волю.

Настроение Лизы с утра хорошее. Вот, и слава Богу.

— Чай?

Киваю.

— С удовольствием.

Императрица собственноручно разливает чай по чашкам.

Глоток.

Вздох.

— Ты, когда научишь моих заваривать хороший чай? Я уже и из Китая выписала указанные тобой сорта, но когда они ещё прибудут, а то, что есть в Петербурге и Москве никуда не годится. Где ты берешь свой чай для заварки, открой мне секрет.

— Нет никакого секрета, Матушка. Просто чай нужно любить и уважать. Он не терпит небрежения и простой механики. Это целое искусство. Поэзия. А твои мастера чая, извини, не поэты.

Но, Лисавет не удовлетворена ответом.

— Может и так, но у твоей Кати получается прекрасный чай, почти как твой, а у них нет. Почему?

Пожимаю плечами.

— Матушка, я не держу от тебя никаких секретов, тем более секретов и рецептов чая для тебя. Если твои мастера тебя не удовлетворяют, я готов лично приезжать каждый день и заваривать тебе чай.

Улыбка.

— Я когда-нибудь поймаю тебя на слове. Будешь сам приезжать или свою Катю присылать.

Киваю.

Ага. Это запросто. Люблю дальние подводки в исполнении Императрицы. И она любит это дело.

— Как будет угодно Твоему Величеству, Матушка.

— Так с чем пожаловал?

— У меня сегодня частный приём, если ты помнишь. Хотел ещё раз пригласить.

Благосклонный кивок.

— Да, я помню. Спасибо за приглашение. Я подумаю. А кто намечается?

— Да особо никто, достойный тебя и твоего внимания. Наши немецкие гости. Дядюшка мой, Ульрика, Лина. Ну, моя банда всяких там учёных-механиков. Думаю, устроить чаепитие и экскурсию по дворцу, мастерским и цехам.

— Кстати, о цехах. Жалуются на тебя.

Началось раньше, чем я рассчитывал. Но, прогнозируемо.

— На что же, Матушка?

— Говорят, что твоя мыловарня и рыба провоняли всё начало Большой Першпективной. Одно место было без рыбьего запаха в