Другой Путь - Владимир Викторович Бабкин

Смеюсь в ответ.

— Ну, допустим! А ты, кстати, тоже на немецком говоришь с диким акцентом! Впрочем, в Германии тоже куча наречий и баварцы не понимают пруссаков, а южане плохо понимают северян. Это везде в Европе так. Так что Россия не исключение. Но, согласен. Иногда забавно слышать чужой говор на твоём языке!

Катя улыбнулась и мягко перевела разговор.

— Что Матушка? Ждать? Готовиться как?

— В этот раз не приедет, так сказала, — отвечаю, запивая политый мёдом пончик чаем. — Но, ты знаешь Матушку. Возьмет и приедет.

Кивок.

— Знаю. В общем, я готовлю дворец, прислугу и имение к Высочайшему визиту.

— Да.

— Не беспокойся, всё будет идеально.

— Не сомневаюсь в тебе ни мгновения. Что у нас нового в лабораториях?

— Ломоносов с морской капустой вроде закончил, — сообщает мне Катя, безмятежно промакивая вкусные губы салфеткой.

Жую. Вяло интересуюсь:

— И что получил?

— Так как ты и говорил — «пары фиалкового цвета». Михайло Васильевич его потом через спирт продул, бурый раствор получился, но говорит, что для опытов полученного мало.

— Для начала хватит, — говорю, обмакивая очередной пончик в мёд, — но, ламинарию ещё везти надо. Этого количества недостаточно для наших задач.

Катя задумывается, вспоминая что значит оброненное мной слово «ламинария».

— Так сколько же той водоросли надо?

— Много, Катенька, много, — отвечаю.

— А большой ли с неё толк? — интересуется сотрапезница, — стоит ли Михайло от опытов с шаром отвлекать?

— Полезен тот раствор чтоб раны лечить, — «раскрываю» я карты, — да и для того же шара это «фиолетовый пар», называемый по латыни Iodum, нужен. Ты ж помнишь, что я в Киле в университете учился?

Кивок.

— Помню.

С энтузиазмом:

— Вот! Пригождаются знания-то! Значит, не зря время тратил на всяких профессоров!

Я вел опасную игру. Всегда та же Катя может задаться вопросом, а откуда ты такой умный и всё это знаешь? Но, как иначе продвигать моё, прости Господи, прогрессорство?

— Ну, если так, — соглашается Катя, — то конечно пусть ещё везут, только, я тебя умоляю, ближе к Лиговскому каналу пусть склад ставят, а то больно это твоя л-а-м-и-н-ария рыбой пахнет. В округе уже воняет, как в рыбном порту. Мне кажется весь твой дворец уже провонял. А гости ведь приедут. Как им в глаза смотреть? Носики будут морщить, платочками, надушенными, их прикрывать. Петя, с этим нужно что-то делать, если хочешь услышать моё мнение на сей счёт.

Киваю. Тут и дальше бы уже мои лаборатории относить надо. Как и производства. Особенно «вонючие». Мыловарню ту же. Но, с имеющимся дорогами не наездишься. Логистика тут очень так себе. Но, да, нужно решать проблему. Столица всё же. Хоть за моим садом и край города.

Уверен, что Матушке однажды надоест и она повелит выставить всё моё научно-производственное добро из Петербурга. Так что не стоит нарываться на разговор лишний раз.

Будем подумать.

А пока чай, плюшки, мёд, покой, сладкие губы моей женщины, глаза, полные нежности. Что ещё нужно мужчине после трудового дня или вот так, с раннего утра?

Если не это счастье, то что тогда?

Катя — умница. Хорошо мне с ней. Душевно. Бог свидетель. Умеет и приголубить, и взбодрить, и расслабить, и на стол накрыть, и слово молвить, и вопрос правильно задать…

Да и просто положить свою ладошку мне на напряженную руку. Успокаивая или поддерживая.

Катя — просто потрясающая, восхитительная женщина. Как говорится — мечта поэта. Графиня Ягужинская ей и в подмётки не годилась.

Катерина даже из статуса крепостной придумала фишку — «Я вся твоя. Я твоя собственность. Владей мной. Мне не нужно ничего боле».

Да и живём мы с ней уже практически семейно. Катя почти всегда со мной. Ночью, утром, вечером, да и днём почти всегда рядом. И как помощница, как секретарь-референт, и как подающий надежды молодой учёный и организатор.

Вот не вспомнил бы я без неё, что йод нужен для получения стабилизирующего водород газа. Тонкостей не помню, но мне же только направить моих шарашников и добровольцев куда надо. Надо кстати записать.

— Катюша, бумагу и перо с чернилами принеси, будь добра.

— Сейчас, Петя, — поставив чашку на стол, упархивает она.

Так, там же вроде пропилен — флегматизатор? Его из синтез-газа через тот же йод вроде получить можно. А синтез-газ у меня будет когда коксование отрабатывать будет надо…

Я уже весь «в материале».

И тут.

Нежно и горячо на ушко:

— Петя-я-я, ты где?

— Тут.

— Проверим…

Вновь её медовые губы.

Её объятия полны чувственной неги и волшебства.

Эх, Катюша. Что ж мы не встретились с тобой лет этак через двести с гаком? Как я вообще жил без тебя?

* * *

САНКТ-ПЕТЕРБУРГ. ЗИМНИЙ ДВОРЕЦ. 10 ноября 1743 года.

— А вы сносно говорите по-русски.

— Благо-да-рр’ьу я Ваше Имперрраторрское Величество! Но, я пока плоха гаварр’ьу русский. Петер… Пйотрр улыбатся, когда я гаворр’ьу и всьо меня поправлятт.

Усмешка.

— Простим ему эту некуртуазную оплошность. Вы говорите сносно. Я вас понимаю. Разве этого мало?

Кивок.

— Ньет. Это многа. Я старайус.

Императрица улыбнулась:

— Что ж, Лина, думаю, что здесь, при вашем желании, у вас будет время для более глубокого изучения русского языка.

— Я тоже на это над’эйатца, Ваше Имперрраторрское Величество!

Как выглядела бы Каролина Луиза Гессен-Дармштадтская по мнению ИИ на основании портрета в старости в режиме «омолодить и осовременить».

— А мне понравилось, как вы с Петром музицировали вместе у Строганова. Где вы успели порепетировать? Я не узнала мелодию, хотя она весьма хороша и трогательна.

Несколько секунд паузы. Каролина явно мысленно переводит сказанное Елизаветой Петровной на родной принцессе немецкий язык. Императрица принципиально не переходила на немецкий, хотя владела им в совершенстве. Тоже проверка на вшивость. Государыня знала, что только Каролина усиленно учила русский. Остальные принцессы даже не пытались освоить варварский язык. Что ж, тоже показатель.

— Ньет, Ваше Имперрраторрское Величество! Мы нет ре… репетирова-ли! Мы зна-ли мельодия!

— Откуда?

— Петер… Пйотрр год назад присла-ль мне стих и ноты. Стих на немецкий. Я многа музицирова-ла её дома! Пйотрр спроси-л меня у Строганафф помню ли я музыка.