Перекресток возможностей - Л. Нил Смит

Да.

ЧЕТВЕРГ, 16 ИЮЛЯ 1987 ГОДА

Люди вроде Джона Джея Мэдисона меня смущают. Люди, которые берут все мои инстинкты и выучку и смывают их в унитаз с теплой улыбкой и крепким рукопожатием. Невозможно было ненавидеть этого человека, который, вероятно, почти убил Эда и капитана Форсайта и стал причиной двух смертей на своей собственной стороне… трех, если считать парня, который повесился. Я также не забывал о пулеметных очередях и о том, что кто-то пытался зарезать меня во сне. На очаровательных, ухоженных руках Мэдисона было много крови. И если ее не стало больше, то не потому, что он не старался.

Но мне приходилось напоминать себе об этом, снова и снова.

Тем утром мы обсуждали, что делать дальше. Я боялся, что Эд захочет пойти окольным путем; он ожидал того же от меня. Потребовалось полтора часа, чтобы выяснить, что мы оба предпочитаем прямую конфронтацию. Факультет Истории и Нравственной Философии предоставил нам адрес и номер Телекома.

— Ты в это поверишь? — Я сидел, пристроив на коленях планшет ’кома. — Смотри, что я нашел в Большом Объединенном Справочнике. Нам и не нужно было беспокоить университет!

ОБЩЕСТВО АЛЕКСАНДРА ГАМИЛЬТОНА Д. Д. Мэдисон, Предс. 89 Такер Кр. СЕРЫЙ 7-2345

— Рабом мне быть! [108] — сказал он, прожевывая шестой тост. — У Люси бы грыжа вылезла, если бы она это увидела!

— Нет, она бы сказала: «Это свободный мир, сынок!»

— Давай выясним. Я все равно подумывал позвать ее с собой. Нам может понадобиться свидетель.

Так и случилось, что мы подкатили к главным воротам особняка, рядом с которым даже дом Эда выглядел потрепанным, — георгианское чудовище с дюжиной колонн размером с секвойю и вдвое большим количеством мраморных ступеней, ведущих к двери. Нас встретил огромный слуга в униформе с коротко подстриженными стальными волосами и акцентом комического психиатра. — Герр Мэдизон примет фас в Октагон-Руме. Прошу следофать за мной.

Нас провели через лабиринт — темная искусная резьба по дереву, узорчатые ковры, лампы Тиффани, — который завел бы в тупик крысу бихевиориста, в нечто вроде кабинета-гостиной и пригласили «зидеть». Мы зели.

В комнате доминировал старинный ореховый стол размером с лимузин, а на стене позади — четырехфутовая бронзовая доска: Всевидящее Око в Пирамиде. Я никогда раньше не замечал, какой это жуткий символ; я как раз собирался сравнить его с долларовой купюрой, посмотреть, не подправили ли они его как-нибудь, когда дверь открылась. Дворецкий вытянулся в струнку — я поймал себя на том, что рефлекторно встаю, — и объявил: — Герр Доктор Чон Чей Мэдизон!

Мэдисон бодро обменялся рукопожатиями со всеми, затем расслабленно опустился за свой стол. — На этом все, Клейнгунтер. — Клейнгунтер щелкнул каблуками, стукнулся лбом о пряжку ремня и, окинув нас последним подозрительным взглядом, вышел, закрыв дверь. — Вам придется не обращать внимания на Германа. — Мэдисон потянулся через стол за коробкой сигар. — Иногда это смущает. Сигару?

Я с благодарностью принял, но подождал, пока он закурит свою, возможно, немного переусердствовав с осторожностью. У меня было достаточно шрамов, чтобы это оправдать… точнее, было бы, если бы не Кларисса. Он уселся в кресло, глубоко затянувшись. Я сделал то же самое и осмотрел его.

Он был крупным мужчиной, футов шесть и два или три дюйма, весом, вероятно, под 275 фунтов [109], и ни грамма жира. Как и у Германа Клейнгунтера, у него был ухоженный, коротко подстриженный вид, волосы «соль с перцем». На нем были свободные черные брюки, ярко-желтая блуза и короткая, до пояса, куртка, открывающая легкий доступ к потемневшей от времени кобуре для перекрестного выхватывания на поясе — «Маузер Боло» .354 калибра [110], мощная, без излишеств, единица артиллерии времен Войны в Европе. Жестокий шрам, идущий от мочки уха до уголка рта, говорил мне, что пистолеты — не единственное оружие, которое он предпочитал. Несмотря на дуэльный шрам, он был похож на любимого дядюшку-моряка какого-нибудь ребенка. Опасные люди редко выглядят опасными.

— Итак, — сказал он, — чем могу быть полезен? Боюсь, по Телекому вы выразились несколько туманно.

Эд начал за нас. — Нас больше интересует обсуждение того, что вы уже сделали. Двое ваших людей были убиты при нападении на мой дом позапрошлой ночью, а еще один покончил с собой вчера утром.

Мэдисон выглядел раздосадованным. — Что ж, мистер Беар, я мог бы настоять, чтобы вы объяснили, что вы имеете в виду под «двое моих людей» — членов Общества Александра Гамильтона? Я хотел бы заверить вас, что эти люди не имели никакого официального отношения к этой организации или ко мне. Мы — просто учреждение для обсуждения и дебатов по политической философии.

— Впервые в истории гамильтонианцы ограничиваются обсуждением и дебатами!

— Моя дорогая судья Кропоткина. Вы, возможно, вспоминаете наше недолгое пребывание в Королевстве Гавайи, которому положила безвременный конец Антарктическая неприятность? Или дикость, с которой наши предложенные реформы были встречены на Луне после этого? — Он посмотрел на нее более внимательно. — Или, если я не буду нескромным, возможно, даже Прусскую войну? Ваша Честь, все это было давно, и ваши опасения сейчас необоснованны по нескольким пунктам.

— Таким, как?

— Я льщу себе мыслью, что я умный человек. Я стараюсь окружать себя умными людьми. Разве умные люди не учатся на своем опыте? Даже если все, на что вы намекаете, правда, разве мы не должны были чему-то научиться из прямой военной конфронтации?

Люси издала неподдельное «хмы».

— Но даже это — большее признание, чем было бы справедливо. Ваша Честь, в разные периоды истории демагогам требовались козлы отпущения. К несчастью, мы, гамильтонианцы, в таких случаях оказывались под рукой. Легко осуждать не от мира сего философов, у которых нет готового ответа. Со времен «Восстания из-за виски» мои собратья были одними из самых непопулярных в мире. Что бы мы могли сказать такого, что заставило бы людей слушать? Как мы могли бы опровергнуть обвинения, высеченные в общепринятой истории? Наши взгляды на экономику и политику сурово противоречат народной мудрости. Скажите мне, это доказывает, что мы неправы? Напротив, обычно бывает наоборот, не так ли?

— Очень умно, — сказал Эд.

— А также очень правдиво. Мы верим, что благо общества — и, по сути, благо индивидуума — зиждется на признании и возложении обязательств перед государством. Мы принимаем те меры, какие можем, для продвижения