Император Пограничья 15 - Евгений И. Астахов

— Вы им гордитесь, — сказала Анфиса. Это не был вопрос.

— Да, — Игнатий поднял глаза, в них блестели слёзы. — Безмерно горжусь. Но…

Он замолчал, и менталистка почувствовала, как узел в его груди стягивается ещё туже. Вот оно — истинное ядро его боли.

— Но это не мой сын, — прошептал боярин. — Тот Прохор, которого я воспитывал… он был добрым, но слабым мальчиком. Его интересовали пирушки, девушки, вино. Он мечтал о славе, но не хотел трудиться ради неё. Тот Прохор просадил бы всё наследство на азартные игры и попытки впечатлить своих недалёких дружков. Он никогда, никогда не стал бы тем, кем стал этот… человек.

Слёзы покатились по его щекам. Анфиса чувствовала, как внутри него рвётся что-то жизненно важное.

— Смерть меняет людей, — продолжал Игнатий срывающимся голосом. — Я говорил себе это каждый день. Он прошёл через петлю, почувствовал, как уходит жизнь. Конечно, он изменился. Конечно, он стал другим. Но… но иногда я смотрю на него и не узнаю своего сына. Манеры, взгляд, решимость — всё это не от меня. Иногда мне кажется, что в его теле кто-то другой. Кто-то куда более древний и опытный…

Он закрыл лицо руками.

— И самое ужасное… самое страшное… — голос боярина дрогнул. — Мне больше нравится тот, кто занял место моего сына. Этот человек воплощает честь, доблесть, готовность брать ответственность. Он ведёт людей к высшей цели. Всё то, чего не было у моего мальчика. И я… я чудовище. Какой отец предпочитает чужого человека собственному ребёнку?

Игнатий отвернулся, прикрывая лицо рукой, но плечи выдавали — он плачет. Анфиса встала, подошла к нему и положила руку ему на плечо. Волна его боли захлестнула её, но она не отстранилась. Вместо этого она начала медленно, осторожно распутывать узел его эмоций.

— Игнатий Михайлович, — сказала она мягко, — посмотрите на меня.

Боярин поднял заплаканные глаза.

— Вы не чудовище, — Анфиса посмотрела ему в глаза. — Вы любите сына. И человек перед вами — это он. Просто другой. Люди меняются, Игнатий Михайлович. Особенно после того, что он пережил.

— Но…

— Слушайте меня, — перебила она, усиливая нажим руки на его плече. — Тот мальчик, которого вы воспитывали, не исчез. Он просто вырос. Столкнулся с ужасом смерти и решил стать лучше. Сильнее. Достойнее. А вы… вы дали ему фундамент. Ваша любовь, ваша забота, ваша готовность пожертвовать всем ради него — именно это позволило ему выжить и стать тем, кто он есть.

— Но я не узнаю его, — прошептал Игнатий.

— Потому что смотрите на него глазами прошлого, — ответила Анфиса. — Вы сравниваете его с мальчиком, каким он был. Но люди растут. И ваш сын изменился, потому что мир потребовал от него этого. Но его любовь к вам, его благодарность — всё это настоящее.

Она опустилась на колени перед ним, глядя снизу вверх.

— Вы не предали своего сына, Игнатий Михайлович. Вы им гордитесь. И это правильно. Потому что он стал тем, кем стал, благодаря вам.

Боярин молчал, глядя на неё. Менталистка чувствовала, как узел в его груди начинает ослабевать. Не полностью — это потребует времени. Но первые нити уже распутаны.

— Когда вы пойдёте на испытание, — продолжила она, — вы встретитесь с этим страхом снова. С этим стыдом. И вам нужно будет сказать себе: я хороший отец. Мой сын жив. Он изменился, но он мой. И я горжусь им не потому, что предал память о прежнем мальчике, а потому, что вижу, каким сильным он стал.

Игнатий медленно кивнул. Слёзы всё ещё текли по его щекам, но дыхание стало ровнее.

— Спасибо, — прохрипел он. — Я… мне нужно время, чтобы это переварить.

— Возьмите столько, сколько нужно, — улыбнулась девушка. — Но знайте: вы готовы к испытанию. Может, не сегодня. Но скоро.

Игнатий поднялся, взял трость и медленно направился к двери. У порога он обернулся.

— Мой сын выбрал правильного человека для этой работы, — сказал он. — Спасибо, Анфиса.

Когда дверь закрылась, девушка опустилась обратно в кресло, чувствуя, как её захлёстывает усталость. Работа с чужими эмоциями всегда забирала силы. Но она знала — это только начало.

Следующая встреча была назначена на вторую половину дня. Профессор Леонид Борисович Карпов, аэромант и теоретик магии. Мастер третьей ступени, который провёл большую часть жизни в академических залах.

Анфиса знала его по Угрюму. Карпов проводил ритуал выявления магического потенциала и именно он обнаружил её редкий дар менталиста. Он преподавал в школе, она работала в лазарете. Они здоровались при встрече, обменивались короткими фразами о погоде или делах.

Но однажды, когда их взгляды случайно встретились, Анфиса почувствовала в нём что-то странное. Боль. Вину. Страх. Профессор быстро отвёл глаза, и с тех пор старался не смотреть на неё слишком долго. Девушка не понимала, что это значит, но чувствовала — что-то в ней напоминало ему о чём-то ужасном.

Когда дверь открылась и в кабинет вошёл седобородый худощавый мужчина с руками музыканта, Анфиса увидела, как его челюсть напряглась. Он знал, что придёт именно к ней. Прохор предупредил его. И судя по всему, это было непросто.

— Добрый день, Леонид Борисович, — спокойно сказала девушка, указывая на кресло. — Присаживайтесь, пожалуйста.

Карпов медленно прошёл через кабинет и опустился в кресло. Его руки легли на подлокотники, пальцы сжались, побелели костяшки.

— Анфиса, — начал он, и голос прозвучал хрипло. — Я… я знаю, зачем я здесь. Прохор объяснил. Но ты должна понять — мне очень трудно на тебя смотреть.

Она моргнула, не ожидав такой откровенности.

— Почему?

Профессор молчал долго, глядя на свои руки.

— Когда меня держали в плену у князя Терехова под Муромом, — начал он тихо, — в соседней камере находилась девушка. Молодая менталистка. Крестьянка, случайно проявившая дар.

Анфиса замерла, слушая.

— Они экспериментировали с её способностями, — продолжал Карпов, и голос его дрожал. — Пытались усилить дар, превратить её в оружие. Заставляли входить в сознание других пленников, ломать их волю. Я слышал её крики по ночам. Каждую ночь. Чужие кошмары преследовали её даже во сне.

Он потёр запястья, словно всё ещё чувствовал кандалы.

— Я сидел за решёткой и ничего не мог сделать. Только слушал. А потом, в один день, наступила тишина. Её куда-то увезли. Я не знаю, что с ней стало. Жива ли она. Сломалась ли окончательно. Или… или просто умерла.

Карпов поднял глаза на Анфису, и в них стояли слёзы.

— А потом я увидел тебя. Твой дар. Те же фиолетовые искры при проверке. Те же испуганные глаза юной девушки с силой, которую она не понимает. И всё вернулось. Я