Сага о Головастике. Начало - Александр Нерей

Отец одиннадцатого с силой толкнул меня на кровать, и я пристроился рядом с сидевшим и раскачивавшимся близнецом.

— Давно замаскировался? — спросил я шёпотом у дружка, давясь от странного чувства страха и неудержимого хохота, угрожавшего вот-вот вырваться из груди.

— Я в Михайловку, а ты дома сиди. Даже во двор не выходи, пока бабушка не придёт, — строго-настрого наказал одиннадцатый папка.

— Я подхожу – открыто, — ответил ему шестой.

— Заработало, — согласился я с братишкой, думая об отводе глаз, которое вывернул наизнанку одиннадцатый мир.

— Конечно, заработал, — отозвался отец. — Кто знал, что ты нас так подведёшь? А теперь сиди и учи всё, что нужно.

— Что он учить требует? — спросил я у шестого бойца, когда отец вышел из дома и зашумел, открывая ворота.

— Я не сумасшедший, — неожиданно пришёл в себя братец. — Я в толк не возьму, что случилось?

— Головой не ударялся? — решил я подсказать, а заодно и избавиться от дрожи в груди.

— С чего вдруг?

— И ладно, — отмахнулся я. — Когда же одиннадцатый вернётся?

— Откуда? — не понял напарник.

— Из твоего мира, наверное. Почём мне знать? Зачем вы с ним поменялись? — занервничал я и накричал на близнеца.

Шестой снова впал в помешательство и забубнил:

— Я ему, как человеку объясняю, что спустился, а там закрыто. А когда вылез, там опять открыто. Что непонятно?

Я не стал спорить, а сел рядом и задумался. Что-то тревожило, а вот, что именно, осознать не получалось. Мысли так и метались то к порке на Родине, то к несуразностям этого дня.

«Дед о чём-то таком предупреждал. Только тогда мир взял и вмешался в моё воспитание. А если мы все, как шестой, разом в дурачков содинаковимся, работе нашей точно конец».

— Нужно найти одиннадцатого, — сказал я шестому.

— Чудак-человек. Я же говорю: закрыто, — пробубнил сам себе напарник и продолжил изображать маятник.

— С кем разговариваешь? — спросила меня вернувшаяся домой бабуля.

— С кем, с кем. С домовым, — огрызнулся я бабушке, скорее от неожиданности, чем по злому умыслу.

— Домовой, домовой. Ты в трубу нам не вой. Не воруй златых колечек, а сиди себе за печкой! — весело и беззаботно, а главное, во весь голос рассказал считалочку занемогший Александр.

Я цыкнул на юмориста и замахал руками, а бабуля грустно взглянула на меня и сказала:

— Видать и впрямь сказился.

— Всё со мной в порядке. А папка уже уехал? — сменил я тему разговора.

— Уехал. А ты что, на гульбу собрался?

— Я на пять минут к бабе Нюре и сразу назад, — соврал я бабушке.

— Сбегай, коли невтерпёж. Только не пугай её стишками скаженными.

«Какими стишками? — обомлел я. — Она что, услышала, как шестой разговаривал?»

— Не работает! Не работает! — начал кричать в голос, лёгкий на помине.

Бабуля вздохнула и ушла, а я недолго посидел рядом с товарищем, посочувствовал и удалился.

* * *

Чем ближе подходил к калитке бабы Нюры, тем сильнее беспокоился. Чувство тревоги словно догоняло меня. Словно не давало оставить всё, как есть и убежать домой. Как мог прогонял его, но оно никуда не девалось, а всё больше усиливалось и углублялось.

Сдаваться мне не хотелось, и я поднял глаза вверх и обратился к миру:

— Мир номер одиннадцать, спасибо за шуточки. Теперь можно глаза не отводить. А мне пора искать твоего посредника, так что извиня… А-ай!

Не успел договорить, как в меня выстрелило таким морозом, таким лютым холодом, такой стужей, что мигом обожгло лицо, глаза и уши, а задушевная беседа с миром обратилась в пронзительный вопль от боли.

Я рухнул коленями на тротуар, так и не дойдя калитки. Ноги подкосились от нахлынувшего ужаса, глаза отказывались или открываться, или видеть, а потрогать их руками я не решался.

Когда начал приходить в себя, первым делом ощупал голову. Голова была в порядке, только покрылась инеем, но он сразу таял, как только я к нему прикасался. Это вселяло надежду, что не всё так плохо. Мне неожиданно подумалось, а не такую ли морозную травму получили дружки-пирожки от одиннадцатого мира. Вдруг и мне теперь останется ходить, ничего не видя, и бубнить про открыто-закрыто.

Я прижал обмороженные уши ладонями к голове и начал отогревать их. Боялся даже подумать, за что это мир так безжалостно поступил.

«Чуть-чуть до Америки не дотянул», — пошутил я, когда глаза начали видеть, после чего приметил знакомую скамью.

Поднялся на ноги и почувствовал прохладу от отсыревшей рубашки. Шагнул в калитку, прошёл по двору и заглянул в огород. В огороде никого не было, и я вернулся к хате, стукнул пару раз в окошко и позвал: «Баб Нюра».

Вместо отзыва, бабушка сама вышла на крыльцо и уставилась на меня испуганным взглядом.

— Батюшки свят! Что приключилось? На тебе лица нет, — запричитала она и заохала. — Кто тебя окатил? Неужто поймали обоих и святой водой охаживали?

— Это у вашей калитки с миром конфликт случился. Бог с ним. Я попрощаться зашёл. Предупредить, что возвращаюсь. Разрешение на проход, опять же, спрашивать нужно.

— Иди, касатик. Иди с Богом, — разрешила сердобольная бабушка и я пошагал к сараю, дверь в который была закрыта.

Подошёл, взялся за ручку и увидел заботливо выведенную надпись: «VI».

«Нет… Нет! Не-ет!» — сначала завопил про себя, а потом душевный крик вырвался наружу.

— Нет! Такого быть не может! — заголосил благим матом. — Это морок. Так не бывает…

— И этот тронулся, — услышал за спиной причитания бабы Нюры.

С силой рванул на себя дверь шестого мира и почти запрыгнул в левый лаз подвала. Уже в полёте отметил: «Спускаюсь – открыто».

Глава 18. Чему не научат в школе

— Стой, тебе говорят! — ревел мне в след рассерженный Павел. — Стой!

А я шагал и мотал головой. Вопил, но уже не так громко, как в начале помутнения.

— Меня там не было. Враки всё это.

Начал приходить в себя только у калитки, когда собрался отворить её и убежать домой, как вдруг, что-то тёплое