Сага о Головастике. Начало - Александр Нерей

рук выронил, а надоедливый и неугомонный колокольчик снова затрезвонил. Мне живо представилась трясущаяся в лихорадке бабуля, а рядом с ней врачи в белых халатах с резиновыми трубочками на шеях, которые суетились и что-то делали с занемогшей бабулей, но ничего ей не говорили.

— Чуть-чуть трухнуло. Несильно, но долгонько. Когда скотина замычала да собаки залаяли, всё и затихло. Лестница, что за домом, в огород упала. Да сажок с каменьев съехал, но о нём знаешь: поправил уже. У соседей тоже всё обошлось.

«Ночью настоящее землетрясение было? А я проспал?» — расстроился я, а колокольчик зазвонил ещё чаще.

Отмахнувшись от колокольчика, как от мошки, я сидел, жевал ставший безвкусным обед и вспоминал, почему ночью не спал спокойно.

«Может от землетрясения просыпался? Нет. Я же потом ещё долго стоял и отдышаться не мог. Если бы Кукла лаяла или коровы мычали, нипочём бы не лёг в кровать».

— Ну и слава Богу, — сказал отец и встал из-за стола.

Я тоже съел всё, что причиталось, но уходить никуда не собирался, а решил выпытать у мамы подробности ночного происшествия.

Начал собирать тарелки и относить к дворовому крану, где их мыли в тёплое время года.

— Ты что ночью слыхала, мам? — спросил, улучив подходящий момент.

— Ничего. Спала крепко. Умаялась с Серёжей, — ответила мне мама.

«Ну вот. Я ей тарелки таскаю, а она землетрясение проспала, — расстроился я, а противный колокольчик над темечком снова зазвонил. — Сейчас-то зачем греметь?»

— Мне сон снился, будто толпа мужчин и женщин стояла на улице за нашим забором и хохотала. Хорошо, что ставни были закрытыми, — задумчиво произнесла мама и продолжила убирать со стола.

И тут мой колокольчик превратился в огромный царь-колокол, в который чья-то могучая рука сразу же ударила молотом, да так громозвучно, что я мигом присел и заткнул ладонями уши.

От этого колокольного удара вокруг поднялся такой звон, такая дрожь, что моё детское тело внутри и снаружи так затрепетало, что ноги бессильно подкосились.

Мама подхватила меня под руки и повела укладывать обратно в постель. Она что-то говорила, ощупывала лоб, только я был оглушён, поэтому ничегошеньки не слышал и не соображал.

Когда меня уложили в кровать, я продолжал содрогаться, как от озноба, а мерзкий звон никак не заканчивался. Зарывшись с головой под одеяло, очень быстро заснул или, скорее, впал в забытьё, но и после мне всё также казалось, что я снова и снова дрожал от звона, и унять это дрожание ничем было нельзя. Наоборот, меня начинало колотить сильнее и чаще.

Неожиданно я начал раздваиваться, после чего мои содрогания стали плавными, и мне, уже раздвоенному, удавалось вздрагивать реже. Но несмотря на это я всё дальше и дальше продолжал разъединяться. Дёргался в разные стороны со своей половинкой или своим отражением.

Как долго продолжалось раздвоение моей личности, неизвестно, но, в конце концов, я окончательно раздвоился и отскочил в сторону от самого себя. Тряска моментально затихла, колокольный звон исчез, а я сидел на полу своей комнаты и взирал ничего не понимавшими глазами на второго себя.

— Ты какой номер? Одиннадцатый? — спросил я отражение.

— Нет, не одиннадцатый, — ответил сидевший напротив.

— Ты из моей команды? Извини, что не признал. Я уже говорил, что ещё плохо вас различаю.

— Сейчас я твоё отражение. И здесь, чтобы ты поговорил со мной. То есть, с собой, — спокойно произнёс двойник.

— Скажешь тоже. Отражения не разговаривают, а повторяют за теми, кто смотрит в зеркало. Меня не надуешь. Я стреляный воробей.

— А если ты не прав? Хотя это не так, — озадачил меня неизвестный напарник. — Если я, скажем, твоя душа? Если вышла из тебя на время? Ненадолго, не беспокойся. О чём бы ты хотел поговорить?

Я хорошо сознавал, что находился в бреду из-за… Из-за какого-нибудь отравления, к примеру. Но над прозвучавшими словами задумался всерьёз. О чём можно расспрашивать душу никто никогда не рассказывал, а у меня, хоть и неугомонная фантазия, но вообразить, ни плохого, ни хорошего, я не смог. Решил, как и всегда, пойти на хитрость.

— О чём сама хочешь рассказать? — спросить-то спросил, но обмануть душу не получилось.

— А мне нельзя ничего подсказывать. Я хоть и знаю всё на свете, только говорить о том мне строго запрещено. Могу отвечать только «да» или «нет». А по душам я лишь с другими душами разговариваю.

Могу, конечно, с подробностями, когда пожелаю, только всё может плохо кончиться. Для тебя, не для меня. Так что, пользуйся шансом, а то у тебя на озарение времени совсем не осталось.

…И сколько можно в колокольчик названивать, такому оболтусу?

После этих слов моё душевное отражение заулыбалось и уселось на стул. По всему было видно, что оно не шутило, и собиралось беседовать серьёзно и обстоятельно.

Я поднялся с пола и сел на кровать. Думал, о чём таком, интересном для меня, можно спросить, чтобы на вопрос могли ответить однозначно «да» или «нет». В голову ничего не приходило, и я начал с мелочей.

— Ты взаправду моя душа?

— Да, — ответило отражение.

— Ты в сам деле так выглядишь?

— Нет.

— А кто дал мне этот шанс пообщаться? Бог? — перешёл я на серьёзные вопросы.

— Нет.

— Мир, в котором живу?

— Нет.

— Какой-нибудь другой мир?

— Нет, — ответила душа и заулыбалась.

— Подсказок не будет? — решил, если заулыбалась, значит, я уже где-то рядом.

— Нет, но ты спрашивай. У тебя неплохо получается, — подбодрила душа.

— Ты всегда готова меня успокоить или, наоборот, в колокольчик свой звякнуть?

— Всегда. То есть, да. Кстати, я знакома с тобой и знаю, какой ты шутник, даже когда бываешь один. То есть, наедине со мною, — ответила душа и захохотала в голос.

Что такого натворил наедине с собою я не припомнил и, улыбнувшись в ответ, подумал: «Теперь буду иметь в виду, что не один, когда один, а наедине с душою и самим собою».

Душа ещё сильней захохотала, будто услышала мои мысли.

— Ты что, мысли читаешь? — возмутился я в шутку.

— Да. Но не переживай, чужие я не читаю. А у тебя от меня секреты?

— Нет секретов. Пока, по крайней мере. Ладно, мы отвлеклись. О чём я спрашивал? Ах, да. Кто там остался? Может они все