Муля, не нервируй… Книга 4 - А. Фонд

не настолько большой проблемой. Вся же загвоздка была в том, что мне нравились женщины яркие, состоявшиеся как личности, в глубоким внутренним миром и большими… эммм… амбициями.

Тут я хихикнул.

Я тут уже сколько времени и таких женщин я пока не видел. Разве что только Фаина Георгиевна теоретически могла бы заинтересовать меня, да и то, лет двадцать назад. Мы пересекались с Верой Марецкой и Любовью Орловой, но они не показались мне такими вот. Да, красивые, да, ухоженные, да, умеют себя выгодно подать. Но не было в них чего-то эдакого. Порой самая обычная домохозяйка, растрёпанная толстушка, может так поразить, что куда там всем этим актрисам. И мне сложно сформулировать что это за качество, какая-то искорка, что ли.

Но раз таких женщин я здесь не встречал, то следует найти хотя бы подобие, наверное. И тут я вспомнил о прекрасной Матильде Фёдоровне, монументальной женщине южного типа с очами, словно расплавленное ночное небо, и по совместительству матери Танечки Красильниковой, с которой меня знакомили совсем недавно.

Но додумать мысль о том, как мне всё организовать так, чтобы с нею встретиться, я не успел.

Потому что дома меня ждала записка. От Козляткина:

«Муля! Срочно дуй на работу. Тут такое было! Я жду. С. П. Козляткин».

Глава 18

При виде меня лицо Козляткина вытянулось, взгляд моментально потяжелел, и он с подозрением сказал:

— Ну что, теперь ты доволен, Иммануил Модестович?

Говорил он подчёркнуто официально. Поэтому я также официально ему и ответил:

— Вы о чём, Сидор Петрович?

— А то ты не знаешь⁈ — фыркнул он.

Я с деланно удручённым видом покачал головой, мол, не знаю и не пойму, зачем меня вызывали.

— Какой скандал нынче был, — осуждающе вдохнул Козляткин, нервно снял очки, протёр их и надел обратно, — Александров с Завадским сцепились. Да так, что даже Ивану Григорьевичу срочно выехать на место пришлось.

— И что же не поделили эти уважаемые товарищи? — пытаясь не заржать, скромно спросил я, — семантику этюдности Пришвина обсуждали и разошлись во мнениях?

Тут я не выдержал и, каюсь, таки заржал.

— Посмейся мне тут! — рыкнул Козляткин, но видно было, что не злится он, а так, для профилактики. — Такой скандал устроили!

— Ну, расскажите, Сидор Петрович, — я без разрешения плюхнулся на стул и впился в Козляткина заинтересованным взглядом.

Козляткин приосанился и рассказал:

— Да Александров узнал, что советско-югославский фильм передали Завадскому. Ну, и помчался выяснять. Хотел отобрать. А тот ни в какую, не отдаёт. Сперва нормально разговаривали и крайних искали. А потом Александров потребовал отдать ему проект. А Завадский упёрся, мол, ему пообещали. И понеслось. Они так орали друг на друга, что весь театр Моссовета, говорят, дрожал. Кто-то позвонил сюда и известил Ивана Григорьевича. Ну, а тот махнул сразу туда. Так, говорят, они там втроём часа два орали.

— И кто кого победил? — заинтересованно спросил я.

— То мне не ведомо, но Иван Григорьевич вернулся сердитым. Думаю, что Александров так этого не оставит.

— Сильно сердитым? — спросил я, прикидывая, стоит ли мне пойти и у него всё выяснить или лучше завтра, пусть пар спустит.

— Изольда Мстиславовна вышли из его кабинета недовольная. И от чая он отказался.

— Ну раз так, то да… — кивнул я и решил перенести визит на завтра.

— Ты, когда из больничного выйдешь, отчёт квартальный подготовь, — напомнил Козляткин и подтвердил правильность моего решения, — и лучше-таки никому из руководства пока на глаза не показывайся. Ну, ты понял, о чём я.

Отделавшись от Козляткина, я вышел из кабинета и пошел по коридору, раздумывая, что сейчас делать. Вера с Валентиной должны прийти аж вечером. Я им проведу небольшой инструктаж по личному бренду. Сейчас у всех них есть задание, и они его выполняют. К Большакову соваться сейчас чревато, на работе работать я не должен — у меня ещё законные два дня больничного.

И что делать? Был вариант просто погулять по Москве, но среди рабочего дня могли с проверкой прицепиться. И мне будет сложно объяснить милиционеру, почему я не в больнице, а гуляю по улицам. Поэтому данный вариант отмёл.

К Адияковым идти тоже не хотелось. К Модесту Фёдоровичу смысла нет, он на работе. Оставался единственный вариант — сходить в гости к Фаине Георгиевне, разузнать, как у неё дела. Что-то давно она у нас в коммуналке не появлялась. Из чего я делал вывод, что у неё всё отлично. Но проконтролировать надо бы. А то уж я её знаю. Да и Мишку Пуговкина я потерял из виду. В последний раз его как видел, он был совсем плох. Надеюсь, он завязал с выпивкой.

Я шёл и размышлял, что более важно — увидеться со Злой Фуфой или с Мишкой. Так-то совесть меня начала мучить. И я решил пойти к нему. Адрес его в общаге я знал, если не застану его дома, то хоть записку напишу, чтобы он сам ко мне зашёл.

Приняв такое решение я уже более осмысленно зашагал по коридору. Поворачивая за угол я чуть было не столкнулся с Лёлей, она же Иванова Ольга, бывшая Мулина любовь.

— Ой! — воскликнула она от неожиданности. А затем разглядела меня. От этого её крысиное личико аж вытянулось и на нём мелькнула злоба. Но усилием воли, она взяла себя в руки и вдруг мило заулыбалась:

— Муля! — воскликнула она, сияя улыбкой, — сто лет тебя не видела! А я вот только из отпуска вернулась.

Я вспомнил, что Муля (не я, а тот, бывший Муля) отдал ей свою профсоюзную путёвку в Крым. Потом, когда я сюда попал и мои коллеги просветили меня, что у Бельцевой сын болен туберкулёзом и лучше бы съездить им, я ходил в профком и пытался отобрать обратно, но Уточкина была на меня зла и переоформлять отказалась. Кстати, Лёля вернуть путёвку Бельцевой тоже отказалась.

И вот сейчас она стояла передо мной загорелая, отдохнувшая, весёлая.

— Как у тебя дела, Муля? — заулыбалась она.

— Да нормально, — я пожал плечами и думал уже идти дальше, но она уцепилась за меня, как клещ:

— Муля! А ты изменился, — заворковала Лёля и её лицо перестало напоминать крысиное (всё-таки как улыбка красит человека). — А я всё знаю. Так что не скромничай. На