Другая жизнь. Назад в СССР-2 - Михаил Васильевич Шелест

* * *

— Чем ниже сядешь и тем самым ниже перенесёшь центр тяжести, тем устойчивее позиция, сильнее импульс передаваемого движения и понятнее, зачем напрягать мышцы. Они и так напрягаются. В высокой стойке тело расслаблено и заставить его напрячься в нужный момент большая наука. Не все боксёры могут концентрировать удар, напрягая тело. Поэтому мы пока очень долго будем стоять и двигаться в низких стойках, отрабатывая технику и чистоту движений ног и рук. Большую часть занятий. К динамике перейдём только через год, имейте это ввиду. Кто хочет быстро научиться карате, тот пришёл ко мне зря. И ещё… Вам я отвечаю на вопрос «почему», только потому, что вы — многоопытные спортсмены и отвечаю в первый и последний раз. Но всё равно. Вы должны понять, что вы, либо «тупо» делаете то, что требую я, либо «тупо» не делаете, и всё. Вопросов: «зачем», «почему», «для чего» задавать не надо. Можно задавать вопросы: «как» и «правильно ли у меня получается». Вот и всё. Я говорю, показываю — вы делаете или не делаете. И тогда, если вы «тупо» делаете, через полгода у вас что-то начнёт получаться. Повторяю — что-то похожее на карате. Все всё услышали и меня поняли? Молчание знак подтверждения. Отлично! Продолжим.

Мы сейчас занимались «чистым» карате, а не кунг-фу, изучая стойки и базовые передвижения в них. Это было второе занятие. Первого сентября физрук огорошил меня, что ещё летом набрал группу знакомых, и они занимались в спортзале «чёрт знает чем», но ждали конкретно меня. Я пришёл в тот день в семь вечера в спортзал и застал в нём разного возраста мужчин, которые с интересом и недоверием разглядывали меня.

Я построил их в шеренгу, усадил на пол и провёл показательное выступление, продемонстрировав защитную и атакующую технику карате. Получилось минут на двадцать. Судя по всему, я своих будущих учеников впечатлил, потому, что в дальнейшем они выполняли упражнения беспрекословно. Однако сегодня, уже с построения, начались вопросы, которые я пресёк таким долгим «спичем».

— От этих двадцати к концу года останется от силы пятеро, — подсказал мне «мой внутренний голос». — Да и вообще… Текучка будет страшная. Пока про карате мало кто знает. Только в семьдесят девятом, когда выйдет фильм «Пираты двадцатого века», где наши каратисты победят «ихних», в секции карате «повалят» сотни и тысячи желающих «всех победить» одним ударом ноги или кулака. Твоя цель сейчас сделать из тех кто останется инструкторов, чтобы в семьдесят девятом они взяли на себя основную тяжесть наплыва адептов. Хорошо, что у тебя есть Анатолий Иванович, который, хотя бы, выучил разминочный комплекс. Тебе нужно постоянно демонстрировать элементы высшего уровня. Высшие ката, комбинации стоек и ударов, да и самому тренироваться. Твоё карате ещё очень и очень среднее. Скорость у тебя, да. Можно сказать, — феноменальная, но переходы из стойки в стойку импульс и удары средненькие. Да и ударные поверхности весьма слабые. Хоть ты и отжимаешься на кулаках ежедневно, но просто нужно время и специальные тренировки. К тому, же есть и другие части тела, которыми нужно бить, а значит ими нужно уже начинать бить. Однако торопиться не надо, иначе останешься калекой. Ещё раз повторю — нужно заполненное тренировками время.

Так, или почти так, «предок» доставал меня по спорту и по рисованию. Мне стало нравиться рисовать. Да-да… Именно «стало нравиться», так как я одно время, когда вдруг почувствовал, что могу переносить картинку из памяти, практически копируя, потерял интерес к рисунку. Рисование перестало радовать. Раньше я мог сидеть часами и рисовать, стараясь изобразить представляемое мной, но смутно уловимое. Теперь же я мог видеть перед собой не только «сфотографированное» моей памятью картинку, но и придуманную и сформированную воображением.

Однако техники рисования не прибавилось и мне однажды стало понятно, что я плохо рисую. Что можно научиться рисовать лучше и карандашом, и красками. Совершенству, как говорится, нет предела. Вот я и начал совершенствоваться, купив, когда появились деньги, настоящий, хоть и подержанный мольберт, краски и кисти. Просто пошёл в институт искусств и спросил, нет ли чего на продажу? Оказалось, что есть.

Хотя, нет, не просто так пошёл. Подтолкнул меня на этот поход «мой внутренний голос». Да ещё посоветовал взять свои рисунки, чтобы показать специалистам и спросить совета, поступать ли на художественный факультет и продолжать развиваться в этом направлении, или забросить сразу, дабы «не плодить сущности» своим «никчёмным творчеством».

Но начал я с вопроса о подержанном мольберте. Прямо так и спросил вахтёра: «Сказали, что продаётся мольберт. Где найти преподавателя Жоголева? Не уходил ещё?»

Вахтёр удивлённо вскинул брови и поинтересовался, «кто это мне сказал»? Я ответил: «Друзья тут учатся». Вахтёр хмыкнул и предложил пройти на кафедру и там узнать, где теперь Жоголев Николай Павлович.

— Занятия вроде закончились, но он не выходил. В студии может быть…

— Понятно, сказал я, — и двинулся вверх по лестнице.

— Знаешь, куда идти-то? — спросил вахтёр.

— Знаю, — сказал я, имея в виду память «предка»…

Николай Павлович на кафедре обсуждал работы какого-то студента. Лето — время выездных пленэров, а осень — время сдачи практических работ. Вот Николай Павлович и знакомился с работами двух студентов, побывавших, как я начинал понимать из разговора, на Курилах.

Преподавателю было на вид около пятидесяти, студенты походили на старшекурсников.

— Ну, что сказать, молодцы, но работы ещё много. Я бы остановился на этом и этом видах. Они наиболее удачные по композиции, да и рыбацкая тема сейчас актуальна. Выставочные работы. А эти этюды тоже доработаете. Судить о них ещё рановато.

Тут преподаватель увидел меня, скромно стоящего у двери.

— Вам что, молодой человек? — спросил Жоголев.

— Мне в крайкоме партии посоветовали обратиться к вам за консультацией по поводу моих работ.

— В крайкоме партии? — Жоголев нахмурился. — Кто именно?

— Пырков Станислав Куприянович…

— Пырков? Ко мне? А что у вас за работы?

— В основном — графика. Моя стенная газета победила весной на всесоюзном конкурсе…

— Стенная газета?

Недоумение и непонимание происходящего так и лилось с лица преподавателя. Потом оно вдруг резко прояснилось и расправилось от морщин.

— А-а-а… Так ты тот Михаил, который нарисовал к девятому мая стенгазету? Да-да-да… Смотрел я её. Очень необычная работа!

Он обернулся к