Лето, пляж, зомби. Окталогия - Наиль Эдуардович Выборнов

войне мирные тоже погибают. И все историю так. Но мы не жгли и не насиловали, как некогда другие. Да, накрыли «Градом», да это — тяжелая и мучительная смерть. Но при прямом штурме погибло бы еще больше. И погибли бы свои. — Да, — ответил я. — По мирным домам. И что? Хочешь, чтобы я сейчас завыл и на колени встал? Чтобы перед каждым трупом извинялся? На, держи пистолет.

Меня прорвало злостью на все это. Последние два дня я и так жил на предельном напряжении сил. Ставки были слишком высоки, и сделать я ничего не мог.

Я вытащил из кобуры своего «Лебедева» и двинулся к ней, перехватил за ствол и протянул. Она качнула головой, но я просто насильно вложил ей ствол в руку.

— Если считаешь, что я не прав — давай. Застрели меня прямо сейчас. Ну? — Нет… — она посмотрела на меня, и ее глаза вдруг наполнились слезами. -Я хочу, чтобы ты хоть иногда оставался человеком. Не только командиром, не только убийцей. Чтобы у тебя что-то внутри оставалось живое. Иначе зачем всё это? Ради чего?

Я выдохнул сквозь зубы, но взглянуть ей в глаза так и не смог. — Ради вас. Ради того, чтобы ты сейчас здесь стояла, а не раком на четырех костях в казарме у этих уебков. Чтобы у Наташи было завтра. Ты думаешь ее пощадят что ли, что ребенок? Да нет, если у них окажется, то дня не пройдет, и будет кому-нибудь постель греть. Блядь, да так все это и закончится, если мы не победим, понимаешь?

— Мы можем уйти…

— И они нас найдут! — ответил я.

— Не найдут! Откуда ты знаешь?

— Саша, это война! — сказал я. — На войне иначе не бывает.

— Ну и целуйся, блядь, тогда со своей войной! — она отшвырнула пистолет куда-то в сторону, как ядовитую змею.

Я аж голову в плечи вжал. Ну нельзя же так с оружием! Ладно хоть он на предохранителе стоит, и не выстрелил.

Саша развернулась и ушла куда-то в сторону. Опять она начинает со своим гуманизмом. Ну что, похоже, что не сошлись мы характерами, что поделать. Я слишком жесткий, а она…

— Ты знала, что так будет! — крикнул я ей в спину. — Ты знала, что я не остановлюсь! Знала, зачем мы сюда идем!

— Я, блядь, не знала! — закричала она, развернувшись. — Я думала, что ты другой! Думала, что смогу тебя остановить! Что со мной ты останешься человеком!

Повернулась и ушла. Я посмотрел вокруг, и увидел, что вообще все мои товарищи глядят на меня вместо того чтобы работать на перезарядке. И Гром, и Пинцет, и Алмаз. Чего они ждут? Что я сейчас дам приказ развернуться и уйти? Да еще чего, блядь.

Может быть она поймет. А может нет. Но в общем-то это ничего не изменит. Мы на войне.

Кто-то, поймав мой взгляд, отвернулся. Другие переглядывались. У каждого в голове сейчас мысль «он положит нас всех».

Но только ненависть к «Воронам» пока что сильнее, чем страх и ненависть ко мне.

— Работайте, бля! — сказал я. — Мы так и так до утра провозимся, не хватало еще чтобы они нас засекли и в ответ уебали!

Все только будто этого и ждали, сразу же принялись за работу, как муравьи. А я посмотрел на восток, туда, где горы Крыма переходили в сплошную степь. Туда, где власть «Воронов» еще сильна. Туда, где уже забрезжили первые рассветные лучи.

Выдохнул, провел ладонью по лицу. Ладно. Главное сейчас — не останавливаться. Если остановлюсь, то умру просто и все.

Глава 2

Четыре БТРа шли колонной по шоссе. Мы были настоящим бронированным кулаком. Танка разве что не хватало, но увы, на базе его не оказалось. А жаль, я бы с удовольствием обменял бы одну из «коробочек» на тяжелую бронированную машину. Хрен что «Вороны» с нами сделали бы. А так у них шансы есть. И их все еще немало.

Дорога вела прямо к Белогорску, и мы шли по ней без всяких хитростей — в лоб. Наша наглость сама по себе уже была оружием. Вот мы и гнали вперед. Еще минута, и мы окажемся в городе. И все.

Оставалось надеяться только на то, что у гражданских хватило мозгов свалить после обстрела. Уверен, что под автоматами их уже не удержать, потому что когда по твоему городу начинают прилетать реактивные снаряды, варианта у тебя два: либо прятаться под подполам, либо бежать в ближайшие посадки. Эти люди останутся предоставлены сами себе, спасать их никто не будет. Когда все закончится, мои просто уйдут.

Я сидел в десантном отделении одной из машин. Внутри стоял гул, сам металл гудел от работы дизеля, каждый толчок колес по разбитому асфальту отдавался в позвоночник. Как назло, вентиляция толком не работало, воняло соляркой, маслом и потом. Но у нас не было особых вариантов.

Двигатель ревел так, что приходилось кричать друг другу в ухо, если хотелось что-то сказать. Но никто не кричал. Каждый был погружен в свои мысли.

Рядом сидел Алмаз, который держал на коленях свой «двенадцатый». Наклонился к нему, уставившись прямо на ствол и что-то бормотал. Молился, может быть? Или проклинал отсутствие комфорта в этом транспорте?

Саша… Саша его в одной из машин в центре колонны, и это я на этом настоял. Наверное, сидит с красной сумкой на плече и молится своему Гиппократу, ну или какие там у врачей боги. Асклепий что ли?

То, что между нами все кончено, стало понятно сразу. Эта ссора на глазах у людей, это все уже необратимо. И я, если честно, чувствовал облегчение.

Потому что они все уедут, а я пойду дальше. И так мне будет гораздо спокойнее за нее. Все будет хорошо.

Иван сегодня был за наводчика, управлял тридцаткой, которая в любую секунду могла выплюнуть очередь. За нами — еще три машины. На этот раз на броне никто не едет, нас так мало, что мы даже десантные-то отделения полность не заполнили. Мало нас, слишком мало.

— Все, пацаны, приехали! — услышал я голос Минуты, который ехал за водителя.

Ну, раз приехали, значит, пора. Я открыл дверь десантного отделения и выпрыгнул наружу. За мной — Алмаз.

Из остальных машин тоже стали выбираться люди. Техника-техникой, но позиции захватывают именно люди. Я прикинул примерно, где мы находимся. Тут от трассы отходила улица, и я даже увидел на стене дома табличку — «улица Тараса Шевченко». Уже пятьдесят лет