Волчье солнышко - Александр Бушков

В четырнадцать часов тридцать семь минут неэвклидовопространство напряглось, лопнуло на несколько десятков секунд, и сквозьобразовавшуюся щель Даниил вернулся в свой мир.

Его давно уже перестали ждать, лаборатория была пуста, и надежурстве у генератора перехода пребывал желторотый практикант. Он упоенночитал Дрюона и даже не посмотрел на обвитую спиралью раму «двери», когдамелодично мяукнул сигнал. Он поднял голову, лишь услышав шаги. Последоваланемая сцена.

Даниил обнаружил свой портрет, висящий над пультом –очевидно, для того, чтобы опознать любого чужака, вздумай только тот сунуться стой стороны… Слава богу, портрет был пока что без черной ленточки. Взглянул накалендарь – все правильно, двадцать четвертое сентября. Время в обоих мирахтекло строго параллельно.

Отмахнувшись от студента, кинувшегося было с поздравлениямии расспросами, Даниил пошел к двери и слышал, как практикант восторженно орет втелефонную трубку.

Его серые «Жигули» стояли в гараже на прежнем месте. Даниилвыехал на шоссе и помчался к Киеву, превышая дозволенную скорость, наглообгоняя с заходом на встречную полосу. Он ехал сквозь коридор взглядов и лиц,которые видел только он, не хотел думать ни о чем и ничего не хотел желать.Мельком вспомнил, что пришла осень и снова по-всегдашнему зарядят косые,занудные, бесконечные дожди.

Чаще всего всплывало лицо Ирины, печальные серые глазаничего сейчас не обещали и не просили.

– Ирина, – сказал он, – ведь я любил тебя.

– И убил, – сказала Ирина. – А я так просилатебя хоть что-то сделать. Ведь можно было что-то сделать…

– Ирина, – сказал он, – а какое право я имелчто-то у вас менять? Каждому свое…

– Но разве подлость изменяется в зависимости отпорядкового номера пространства? – спросила Ирина. – Мерзавец – вездемерзавец… Мне-то все равно, меня уже нет и никогда больше не будет, а вот ты…

«Ирина!» – закричал он.

Напрасно. Ее уже не было. Совсем. Серая машина летела помокрому, усыпанному грязными осенними листьями шоссе, мелькали синие таблички сбелыми надписями, с обеих сторон был багряно-золотой, прекрасный в каждогоднемумирании лес, вечный Осирис, а сверху – скучное серое небо с одиноким, пугливосжавшимся клочком голубизны. В такой день поневоле вспо-миналось, что нетбольше Владимира Высоцкого, что на Новодевичьем торчит черная колонна и белаяколонна, а бюст – между; что некий военный летчик родом из Тулы взорвался настартовой площадке и оттого не стал Первым; что прежде Евы была Лилит.

А Даниил не знал, осталось ли что-то, ради чего следуетжить, и мысленно выл от страха, ожидая, что вслед за Ириной к нему придутдругие, что с ним станут говорить Милена, Женя, Пашка Хрусталев, Резидент…

Забыть, что сон, которым ты забавлялся, как погремушкой,стрелял в других настоящими пулями и убивал их всерьез, живых, теплых… Забыть?

Руки на руле ни чуточки не дрожали – хотя бы в эти минутынужно было проявить решительность и волю. Тем более что впереди с каждойсекундой рос, увеличивался такой подходящий тупой капот…

И Даниил втоптал педаль газа до предела.

Глаза у водителя встречного «Камаза» стали квадратными.

«Институт Шальных Физических Теорий с глубоким прискорбиемсообщает, что двадцать четвертого сентября в автомобильной катастрофетрагически погиб инженер-испытатель, кандидат физико-математических наук Д. И.Батурин. Смерть преждевременно вырвала… внес неоценимый… память сохранится…награжден посмертно… неутешные… талантливый исследователь и подлинный ученый…скорбь…»

«МОНАШЕК, МОНАШЕК, ТЕБЕ ПРЕДСТОЯЛ ТРУДНЫЙ ПУТЬ…»