Восхождение - Алим Онербекович Тыналин

Пока сотрудники разбирали документы и погружались в чтение, в дальней двери возник силуэт нового участника. Мгновенно узнав его, я не сдержал улыбки и громко объявил:

— А вот и еще один участник нашего совета! Рад представить вам академика Ипатьева, Владимира Николаевича, вернувшегося в Москву для работы в нашем институте.

Зал взорвался аплодисментами. Владимир Николаевич Ипатьев, невысокий пожилой человек с аккуратной седой бородкой и пронзительными глазами, был легендой российской и мировой науки.

Его работы по катализу и гетерогенным реакциям заложили основу всей современной нефтехимии. В последние годы он нацелился уехать в США, где ему предлагали руководить исследовательской лабораторией, но мне удалось убедить его остаться, гарантировав беспрецедентные условия для работы.

Ипатьев скромно кивнул в ответ на овацию и занял свободное место в президиуме рядом с Губкиным. Два патриарха нефтяной науки обменялись крепким рукопожатием, демонстрируя единство старой научной школы.

— А теперь, товарищи, к самому главному, — я дождался, пока стихнет шум в зале. — К тому, ради чего мы все здесь собрались. «Второе Баку» — огромный нефтеносный район между Волгой и Уралом, способный кардинально изменить энергетический баланс страны.

Из первого ряда поднялся сухощавый профессор с бородкой клинышком. Преображенский, известный геолог и один из ближайших соратников Губкина.

— Позвольте, товарищ Краснов, — произнес он высоким голосом. — Я участвовал в геологических экспедициях в Поволжье еще в 1926 году. Результаты были, мягко говоря, неутешительные. Пробуренные скважины дали лишь незначительные притоки нефти, не представляющие промышленного интереса. На каком основании вы говорите о «Втором Баку»?

— На основании новейших геологических данных, товарищ Преображенский, — спокойно ответил я. — Вот результаты структурного бурения в районе деревни Ромашкино, проведенного в прошлом и этом году. Нефтеносные пласты залегают на глубине от тысячи шестисот до двух тысяч метров, — пояснил я. — Значительно глубже, чем предполагали ваши экспедиции в двадцатые годы. Кроме того, структура залегания пород в этом районе имеет сложную конфигурацию, с многочисленными ловушками и экранами.

— Это… это невероятно, — пробормотал Преображенский. — Если данные верны, речь идет о месторождении-гиганте.

— Данные не просто верны, — я сделал акцент на последнем слове. — Они подтверждены фактической добычей. Скважина №8 в Ромашкино уже дает суточный дебит более ста тонн высококачественной нефти.

Новая волна удивленных возгласов прокатилась по залу. Теперь даже самые скептически настроенные ученые вынуждены признать весомость приведенных доказательств.

В этот момент дверь конференц-зала снова распахнулась, и на пороге появился молодой человек в помятом полевом костюме, с рюкзаком за плечами и папкой чертежей под мышкой. Его лицо раскраснелось от быстрой ходьбы, а глаза лихорадочно блестели от волнения.

— Прошу прощения за опоздание! — выпалил он, окидывая взглядом зал. — Только что с поезда.

— Архангельский, — представил его Губкин, слегка улыбаясь в бороду. — Андрей Дмитриевич, наш молодой, но весьма перспективный геолог. Он возглавлял последнюю экспедицию в Поволжье.

Архангельский, невысокий крепкий парень с открытым русским лицом и смелым взглядом серых глаз, торопливо прошел к президиуму, раскланиваясь со знакомыми по пути.

— Разрешите доложить, товарищи! — он говорил, слегка задыхаясь от волнения. — Самые свежие данные из Ромашкино. Там пробурили еще две скважины. Обе дали фонтаны! Дебит первой — сто двадцать тонн в сутки, второй — около ста пятидесяти!

Зал взорвался возбужденными восклицаниями. Ученые вскакивали с мест. Спокойствие академической дискуссии уступило место научному ажиотажу.

Я усмехнулся про себя. Рихтер еще два дня назад сообщил мне эти данные по телеметрической связи.

Архангельский тем временем раскатал по столу президиума большую карту:

— Вот предварительный контур нефтеносности, товарищи. По нашим расчетам, площадь Ромашкинского месторождения превышает четыреста квадратных километров!

— Четыреста километров? — переспросил Преображенский, подходя ближе. — Но это же одно из крупнейших из известных науке месторождений!

— Именно, Сергей Николаевич, — ответил я. — И, судя по геофизическим данным, Ромашкинское месторождение лишь одно из группы гигантских залежей в Волго-Уральском регионе. Предварительная оценка суммарных запасов от десяти до пятнадцати миллиардов тонн.

Цифра произвела эффект разорвавшейся бомбы. Даже те, кто еще сохранял скептицизм, теперь вынуждены признать масштаб открытия.

Губкин взял слово, поднявшись с места:

— Товарищи! То, что мы сегодня услышали, без преувеличения является революцией в нефтяной геологии. Это открытие мирового значения, способное изменить не только энергетический баланс нашей страны, но и всю мировую нефтяную карту. И я с гордостью могу сказать, что идеи, высказанные мною еще в 1919–1920 годах о возможности формирования крупных нефтяных месторождений в платформенных условиях, теперь блестяще подтверждаются.

Зал разразился аплодисментами. Губкин вновь оказался пророком, предвидевшим то, что другие считали невозможным.

— Перед нашим институтом теперь стоят грандиозные задачи, — продолжил академик, когда аплодисменты стихли. — Необходимо не только детально изучить открытое месторождение, но и выработать новую методологию поиска подобных структур во всем Волго-Уральском регионе. Мы стоим на пороге новой эры нефтяной геологии, товарищи!

Дальнейшее обсуждение плана реорганизации института проходило совсем в другой атмосфере. Сомнения и возражения уступили место конструктивным предложениям и даже соревнованию идей. Каждый ученый хотел внести свой вклад в грандиозный проект. Самые горячие споры разгорелись вокруг методологии исследований и распределения ресурсов между различными направлениями.

Я наблюдал за дискуссией, иногда вмешиваясь для уточнения деталей, но в основном позволяя ученым самим определить научные приоритеты. Краем глаза я заметил, как в дальней двери возник еще один участник событий. Высокий, худощавый человек с всклокоченными седыми волосами и странным, отсутствующим выражением лица.

Глава 18

Химическая лаборатория

Ба, какие люди. Наконец-то, наш любимый гениальный чудак.

— А вот и Борис Ильич пожаловал, — тихо сказал Губкин, заметив мой взгляд.

— Вороножский, наш вундеркинд химии. Но, предупреждаю, человек крайне своеобразный.

— Я знаю, — улыбнулся я. — Мы знакомы по Нижнему Новгороду. Ценнейший специалист, хоть и со своими особенностями.

Вороножский, словно услышав разговор о себе, мгновенно изменил траекторию движения и направился прямо к нам, лавируя между рядами стульев подобно кораблю в бурном море. Его длинный черный халат развевался как средневековая мантия, а пенсне, сверкающее в лучах света, придавало ему сходство с алхимиком из старинных гравюр.

— Краснов! — воскликнул Вороножский, подлетая к президиуму. — Я почувствовал ваше присутствие! Марс и Юпитер указали, что вы затеваете нечто грандиозное. Когда можно начинать эксперименты с каталитическим крекингом?

Ученые, сидевшие поблизости, переглянулись с улыбками