Александра. Большая игра. - Олег Ростов

— Красивая, Царица Александра. Ладная. Хотя у тебя дитё уже есть, рожавшая.

— И что, что рожавшая? Если родила, то всё, уже не красивая становишься?

— Это как посмотреть, Матушка. У тебя тело словно девичье, будто и не рожала ты. А у наших то посмотри. Если боярышня какая, али купчиха, родит и её потом начинает распирать в разные стороны. Хотя говорят, что дородность, это признак здоровья. Но я с этим не согласная. Или простых посмотри. Рожают чуть ли не каждый год. Её ещё 25 нет, как тебе, Матушка сейчас, а она уже как старуха. Зубы выпадают, волосы редкие становятся.

— Рожать не надо каждый год. После родов организм восстановится должен.

— А кто нас жён спрашивать будет. Муж подгрёб под себя, обрюхатил и всё. Будь довольна. Детей рожай. Род увеличивай.

— А у самой, ума нет совсем? Если сама не знает, к знахарке пусть идёт. Каждая знахарка знает какой отвар и из чего сделать, чтобы не понести.

— Так грех это, Матушка.

— А гробить себя не грех? Ладно, то дело каждой. Я, лично, рожать каждый год, на протяжении следующих десяти лет, не собираюсь. Василию наследник нужен, получит. А потом я бы девочку хотела родить. Но это увы, не от нас зависит. То божий промысел, кого из детей тебе дать.

— Истину говоришь, Матушка. Это как Господь положит. Сына или дочь. Матушка, живот у тебя уже видно становится. Дальше труднее скрывать будет.

— Да мне всё равно. Не получится, так не получится. Василий от своего чадо, а тем более сына, не откажется. Он за наследника кому угодно горло перегрызёт. Конечно, говорить начнут всякое. Но на это можно не обращать внимание. А тем, у кого особо длинный язык будет и вырвать его можно, вместе с печенью. Ну и от Митрополита, всякое выслушать придётся. Как бы опять в монастырь не запер.

— Владыко суров, Матушка. Да только к тебе благоволит шибко. Не даром ты возлюбленная дщерь матери-церкви нашей. Тебя саму за святую считают.

— Ага, святая. Кровь лью словно водицу. Без церковного венчания с мужчиной дитё зачинаю, да блуду предаюсь. Прямо сама святая простота.

— То не нам об этом судить.

— А кому, Фрося?

— Богу и Пресвятой Богородице. Люду православному. Любят тебя на Москве то. Да и здесь вон, ливонцы то, особливо из простых, как на икону на тебя смотрят. А то, что дитё в грехе зачала, так люди простят это и не осудят. Ты же не просто так, а по любви большой, с Великим Государем Московским. Тем более, венчание всё равно будет. А грех, так кто без греха? Нет таких.

— Ты, я смотрю, Фрося, философ у меня.

— Не знаю я, кто такой философ. Но тебе, Матушка, виднее. Давай, я полотенцем вытру тебя на сухо.

— Давай.

Фрося заботливо вытерла меня. Потом помогла одеться в чистое бельё, которое заранее приготовила. Фрося как-то незаметно из медсестры, на которую я её взяла совсем ещё девчонкой и учила вместе с Дарёной, стала своего рода моим дворецким, как это не парадоксально звучит. Она заведовала моим гардеробом, оттеснив от него всех, кого можно. Заведовала моим питанием. Моей гигиеной. При этом ещё и помогала мне в госпитале, при проведении операций. Делала взвары и настои из лечебных трав, которым её научила Дарёна. Я настолько к ней привыкла, что даже не знаю, чтобы делала, исчезни сейчас она. Несмотря на свою молодость, привилегией Фроси было то, что она могла недовольно поворчать на меня. Для неё авторитетом была только я. На всех остальных, кроме моих сержант-дам и палатинов, смотрела подозрительно.

Когда я была одета, Фрося выглянула из шатра.

— Богдан! Поснедать неси.

Вскоре палатины принесли мне обед.

— Добрый день, Матушка. — Поздоровались они, поклонились.

— И вам тоже, добры-молодцы.

Фрося накрыла стол. Илья помог ей.

— Богдаша, где девицы мои? — Спросила старшего над палатинами.

— Известно где, в город ускакали. Всё им покрасоваться нужно. — Сказав это, Богдан взглянул на Фросю, недовольно смотрящую на него. — Фрося, ты чего вечно недовольная?

— А мне радоваться нужно? Сами на себя посмотрите. Али вы не красуетесь? Разоденутся, как петухи и ходят тут, грудь колесом, ноги бубликом. Скромнее надо быть, Богдан.

Богдан с Боженом скривились. Илья с Никифором тихо засмеялись. Айно флегматично смотрел на девушку.

— Матушка, — обратился ко мне Богдан, — чего она? Ведь девка молодая, а ворчит, как бабка старая и вечно всем недовольная. — Я пожала плечами. Богдан ухмыльнулся, взглянув на Фросю. — Фрось, знаешь почему ты недовольная вечно?

— И почему?

— Мужика тебе надо. Чтоб как отод… — Богдан не договорил. Парни засмеялись.

— Богдан! — Я осуждающе покачала головой.

— Чего? — Недовольно задала вопрос мой дворецкий в юбке старшему над палатинами.

— Ничего… Извини, Матушка. — Тут же поклонился мне. — Я же, Фрося, тебе добра желаю. Хочу, чтобы ты улыбалась чаще. А может я сгожусь тебе для ентого дела? Не, ну а что? Девка ты справная, да и я не последний. Посмотри, какой добрый молодец. Даже Матушка это отмечает.

Я усмехнулась, с интересом глядя на Фросю и Богдана. Остальные парни тихо посмеивались. Даже Айно улыбнулся.

— Для какого для ентого? Ты чего несёшь, Богдан? — Фрося покраснела. — Ты на себя в зеркало смотрел?

— А что не так?

— Да рожа у тебя, больше на татя лесного смахивает. Наглая и бесстыжая. — Парни засмеялись. Я тоже захохотала. Богдан довольно улыбался. — Что ты лыбишься? — Спросила Фрося, хотя у самой уголки рта стали разъезжаться в улыбке, хоть она и пыталась не допустить этого.

— Я давно подозревал, Фрось, что я люб тебе. Сознайся, влюбилась в меня?

— Ещё чего не хватало. — Возмутилась девушка, но при этом покраснела ещё больше. Посмотрела на меня. — Матушка, скажи ему, чтобы замолчал. Или я его по морде то наглой чем-нибудь перетяну.

— Богдан, хватит Фросю ставить в неудобное положение.

— А я, матушка, ещё вообще никак не ставлю… А что значит в неудобное?

— Это такой оборот речи, Богдаша. В неудобное, это значит, в данном случае, ты заставляешь Фросю смущаться, чувствовать себя не уютно. И если девушка тебе самому нравится, так лучше поухаживай за ней. Подарки