Александра. Большая игра. - Олег Ростов

— Какие ещё стихи?

Я вновь усмехнулась. Взглянула на Фросю. Она совсем красная была.

— Ну вот, например, очень хорошие стихи:

Я вас любил: любовь ещё, быть может,

В душе моей угасла не совсем;

Но пусть она вас больше не тревожит;

Я не хочу печалить вас ничем.

Я вас любил безмолвно, безнадежно,

То робостью, то ревностью томим;

Я вас любил так искренно, так нежно,

Как дай вам Бог любимой быть другим.

В шатре стояла тишина. Парни смотрели на меня чуть ли не открыв рты. Фрося тоже глядела, широко раскрыв глаза.

— Ух ты, как баско сказано. — Выдохнул Илья. — Матушка, а можно записать это?

— Стихи?

— Стихи.

— Можно. Тебе зачем?.. Хочешь, Насте Рукавишниковой почитать их?

— Ну…

— Не стесняйся, Илья. Это хорошее дело. Как в Москву вернёмся, поженим вас. Хватит уже кругами ходить вокруг да около. И мне за Настю спокойней будет. — Посмотрела на Богдана. — Вот, Богдаша. Илья сразу понял, что нужно девушки говорить, какие слова. А у тебя всё одно, отодрать! Ай-яй-яй. — Покачала головой.

— Ну так, Матушка…

— Что, Матушка, Богдаша? Фрося только с виду такая. А в душе она очень ранимая. Понимать это нужно.

— Я понимаю. Мне тоже записать их можно?

— Запиши. И вообще, палатины, будем приобщаться к высокому искусству. А то грубияны вы у меня и неучи. А вы палатины мои.

— Правильно, Матушка. — Поддакнула мне Фрося. — Грубияны, это ещё ты, Матушка, их ещё пожалела, ласково назвала. Иногда хуже татей шатучих. Ни стыда, ни совести. Кроме Айно. Он один вежество имеет.

— А чего только он один? Айно молчун. Это что вежество? — Вступился за остальных палатинов Божен. — Да и этих, как их, стихов не знает.

— Вот поэтому, мальчики мои, сейчас возьмёте в канцелярии бумагу, перья, придёте сюда и запишите стихи, которые я вам надиктую. Выучите и будете рассказывать их мне вслух. С чувством рассказывать. Устроим литературный вечер. Надеюсь, как раз до вечера выучите.

Фрося, глядя на Богдана, злорадно ухмыльнулась. Парни были в ступоре.

— Матушка, помилуй. Что писать будем? — Заниматься правописанием для Богдана и Божена было муторным делом. Им лучше саблями помахать. А вот Илья заниматься любил. И почерк у него был лучше всех. Никиша учился на среднем уровне. Когда на четвёрку напишет, когда на тройку. Айно не проявлял эмоций. Если ему сказали садится и писать, он садился и писал. Действовал по принципу — сказали писать и заниматься грамотой, значит нужно заниматься, ибо хозяйке виднее, что делать.

— Да, Богдан, будем писать. Запишите стихи.

— Правильно, Матушка, всё делом займутся. — Поддакнула мне довольно Фрося и скорчила Богдану рожицу, показав язык. Ну прямо как дети. Парни ушли в канцелярию. Я спокойно поела. Потом рассадила их в шатре и диктовала стихи, которые помнила. Палатины усердно записывали. Богдан вырисовывал загогулины, даже кончик языка высунул от усердия. Наделал клякс, но записал. Записали «Я вас любил», потом «Я помню чудное мгновенье» Александра Сергеевича Пушкина. Второе стихотворенье понравилось всем особо. Фрося сидела тихо, слушала, как я надиктовывала его. Потом так же тихо сказала:

— Как красиво. И сердце бьется в упоенье, и для него воскресли вновь,

и божество, и вдохновенье, и жизнь, и слезы, и любовь. — У неё даже глаза увлажнились и она смахнула слезу.

— Матушка, — обратился ко мне Илья, — а это ты эти стихи придумала?

— Стихи не придумывают, а сочиняют. Для этого нужно вдохновение. Но скажу сразу, это не я их сочинила. Это один поэт. Записали? Всё, время вам до вечера. Идите, учите. И чтобы рассказали с выражением. Свободны.

В этот момент к шатру подъехали всадники. Услышала девичий смех. Ага, мои красавицы пожаловали. Полог шатра откинулся, зашли Ксюша, Паула и Агнешка. Довольные, румяные. Увидели меня.

— Ваше Величество, Матушка-Государыня. — Зачастили они. Я подняла руку, останавливая их.

— По-моему я вам запретила без моего разрешения ездить в город. Или что? Моя воля для вас ничего не значит?

Улыбки на лицах поблекли. Во взглядах появился испуг. Я смотрела на них недовольно.

— Ну вот, Агнеша, я же говорила, что не надо было ездить. — Пробормотала Ксения.

— Ваше Величество, Матушка. — Заговорила польская княжна. — Ты спала. А там в Ковно уже все бои закончились. Гарнизон частью уничтожен, частью в полон сдался. А мы ещё у Алексея Кобылы, ратников выпросили. Нас со всех сторон охраняли. А на нас кольчуги были и пистоли с саблями. Там уже безопасно было… Прости нас. Девочки не виноваты. Это я одна виновата. — Она опустила голову.

— Не надо, княжна, их защищать. У каждой есть своя голова на плечах. — Подошла к ним. — Расстроили вы меня, девушки. Очень расстроили. Отправлю ка я вас назад в Венден. Из Корпуса исключу. Корпус, это прежде всего дисциплина. И приказ старших по званию выполняется беспрекословно. А вы сержант-дамы Корпуса. Вы нарушили мой приказ. И я не потерплю такой анархии и не подчинения. Значит не достойны вы носить мундир Корпуса. Наряжайтесь в платья. И живите, как хотите. Езжайте куда хотите, с кем хотите и делайте всё, что вам вздумается.

— Матушка⁈ — Все три девицы побледнели. Повалились на колени. — Не гони нас. Прости нас. — Сразу брызнули слёзы у всех троих. Паула сложила ладошки в молитвенном жесте.

— Матушка. — Услышала голос Богдана.

— Что?

Полог чуть откинулся, показалась голова старшего палатина.

— Там Ландмаршал, князь-генерал Воротынский и остальные.

— Хорошо. — Взглянула недовольно на всех трёх сержант-дам. Ничего им не сказала и вышла из шатра. Надо их немного приструнить. А то по барабану всё. Захотели, уехали, только пыль столбом.

Высший командный состав армии ждал меня. Церемониально поклонились мне.

— Ваше Величество. Государыня. — Посыпались приветствия.

— И вам господа, добрый день. Город зачищен?

— Да, Ваше Величество. — Ответил Ландмаршал. — Последние очаги сопротивления устранены ещё на рассвете. Остатки гарнизона засели в Замке Ковно. Но штурмовые группы, при поддержке артиллерии очень быстро сломили сопротивление и ворвались в сам замок. Сейчас, на всех бастионах, стенах и значимых местах города стоят твои солдаты. Мы полностью контролируем город. Казна города взята была сразу под охрану. Её сюда привести или?

— Не