Военный инженер Ермака. Книга 5 - Михаил Воронцов

накопилось немало, — продолжал атаман. — Соболя, куницы, бобра, лисицы чернобурой. На Руси за них хорошие деньги дадут. Потом будем водить струги регулярно — новые товары возить и меха. Наладим постоянный путь.

Черкас встал, прошелся по избе.

— Дело-то правильное. Никакого ясака Москве, коли они нас бросили здесь без помощи, без припасов, без подкрепления! Пусть польза будет от мехов нам! А Москва… а Москва еще спасибо скажет, если Сибирь удержим!

Ермак усмехнулся.

— Правильно говоришь. Продадим — и на наши нужды пустим. На строительство Тобольска, на закупку необходимого.

Иван Кольцо добавил:

— Казакам лучше не говорить. Не всем можно доверять. Найдется болтун — и все дело провалится.

— Скажем, что на разведку новых земель идете, — решил Ермак. — И за подмогой к Строгановым. Это никого не удивит. А груз мехов — якобы подарки им же, чтоб помощь выпросить. Только самым верным людям правду откроем.

Он встал, подошел к узкому оконцу.

— Завтра с утра начнем. Максим, ты займись стругами. Черкас, отбери людей — надежных, крепких, чтоб и грести могли, и с оружием обращаться. Сделайте список, что нужно закупить в первую очередь.

Все встали, понимая, что разговор окончен.

— И помните, — Ермак обвел нас тяжелым взглядом, — дело это тайное. Если прознают раньше времени — всем нам беда будет. Но если получится — Тобольск построим, закрепимся здесь надежно. И тогда уже никакая сила нас отсюда не выбьет.

Мы молча кивнули и разошлись. Выйдя на воздух, я глубоко вдохнул. Начиналось большое и опасное дело. Но другого выхода не было — либо мы сами позаботимся о себе, либо сгинем в этих диких краях, брошенные всеми.

Глава 18

Вечер стоял тихий, холодный. Над Иртышом тянулся тонкий дымок — где-то на противоположном берегу жгли костры охотники-вогулы, может быть, или остяки из дальних юрт. Я сидел на обрывистом берегу рядом с Прохором Лиходеевым, смотрел на темнеющую воду и думал о странности судьбы.

Внизу, у самой воды, покачивались на привязи наши струги. Сзади, в Кашлыке, в амбарах лежали соболиные, лисьи, бобровые шкурки — огромное богатство. И заработали мы его нашей кровью.

Я спросил, разглядывая противоположный берег:

— Слушай, Прохор… а что, если просто торговать мехами через Строгановых? Ведь у них всё есть — склады, купцы, торговые пути, доверенные люди в Соли Камской и Перми. Привезли бы им наши меха, сказали прямо: «Вот добыча, нам нужны соль, мука, порох, свинец, железо, одежда». Честная торговля, без обмана. Разве нельзя?

Я понимал, что вопрос наивный, и о многих причинах, почему нельзя действовать так просто, догадывался. Но мне хотелось получить ответ, что называется, «из первых рук».

Прохор медленно усмехнулся. Усмешка была не злая, скорее горькая — как у человека, который слышит наивный вопрос ребенка о том, почему люди воюют.

— Можно, — сказал он, поглаживая бородку. — Конечно можно, Максим. Только это будет не торговля.

Я повернулся к нему.

— А что?

— Сдача себя. С рук и ног. Как коня на ярмарке продают — с уздой и седлом в придачу.

Он поднял с земли тонкую щепку от разбитого бурей дерева и стал чертить ею по сырой глине берега. Линии получались четкие, темные — земля здесь пропитана влагой от близкой реки.

— Смотри внимательно. Пока мы здесь, в Кашлыке, за тридевять земель от Руси — мы воля. Наша добыча — наша по праву меча. С нами считаются и татары, и остяки, и вогулы. Мы решаем, с кем говорить, а с кем — драться. Мы — сила.

Щепка оставляла на земле темные полосы — они извивались, будто реки на карте. Прохор чертил умело, видно было, что не раз объяснял что-то своим разведчикам.

— А придем к Строгановым с мехами… — он сделал паузу, воткнув щепку глубже в землю. — И они скажут: «Это не ваша добыча, казаки. Это государства. Вы только исполнили государево дело, для того вас и послали. Так что мех — в казну, на московские нужды, ну и на наши тоже, ведь мы здесь по воле Москвы. А вам — благодарность царская, по гривенке серебра да по сукну на кафтан новый. И ступайте с Богом, служить дальше».

Он поднял глаза.

— И мы уже не хозяева своей судьбы. Мы — «служилые люди без государева жалованья». Слыхал такое? Значит — работай за спасибо и надейся, что когда-нибудь вспомнят о тебе в Москве. Разница понятна?

Я молчал, глядя на темную воду Иртыша. В голове вертелись мысли о том, как устроена эта странная система власти и подчинения, где вольные люди становились крепостными одной только грамотой с печатью.

— Им не нужен Ермак, который сам решает, с кем говорить и как жить, — продолжал Прохор, и голос его стал жестче. — Им не нужен вольный атаман, который держит землю размером с пол-Руси, держит города и остроги, мордву татарскую и остяков — всех держит на своем слове и сабле. Им нужен человек с ярлыком от воеводы и приказом из Москвы. Чтоб если скажут: «Отдай всё в ясак и ступай воевать дальше», он поклонился бы низко и отдал без спору.

Он с треском сломал щепку пополам и бросил обломки в реку.

— А Ермак так не умеет. Он — сам себе голова. Сам решает, куда идти и что делать. И к тому же… — Прохор помолчал, подбирая слова. — Русь нас бросила, Максим. Вспомни — обещали подмогу? Обещали. Прислали? Нет. Обозов нет, подкрепления нет, ничего нет. Мы воюем сами, своими силами, своей кровью. Погибнем — и некому будет весть отнести. Победим — припишут себе заслугу.

Я медленно кивнул.

— То есть, торгуя через Строгановых мы будем… зависимы?

— Не просто зависимы. — тихо ответил Прохор. — Они поставят своего приказчика в Кашлык. Дьяка какого-нибудь с грамотой. Станут считать каждую шкурку — соболя, бобра, даже белку паршивую. Запишут в книги. Будут решать, кому мы друзья, кому враги, куда идти войной, с кем мир держать. Скажут: «С этими дружите, этих бейте». И если завтра решат, что Ермак стал слишком велик, слишком много о себе мнит — так и скажут в Москве: «Атаман Ермак своеволит, государеву волю не чтит». И придут люди с грамотой и печатью. А с государевой грамотой спору нет — склони голову или потеряешь её.

Долго шумела река. Где-то вдали крякала потревоженная утка. Из Кашлыка доносились голоса.

— Потому, — сказал Прохор наконец, разглядывая свои руки, — потому с волей по простому торговать нельзя. Начнешь торговать — и волю потеряешь, как душу дьяволу продашь.