Военный инженер Ермака. Книга 5 - Михаил Воронцов

Поэтому будем торговать тайно, через Гришу. Его и я знаю давно, и Ермак ему верит. Свой человек… если так можно говорить о торговце. Через него будем менять меха на всё нужное. Тихо, без шума, чтоб никто не знал. Ни в Москве, ни у Строгановых.

— А если… — сказал я, и голос мой прозвучал глухо в вечерней тишине. — Если про это узнают? Про меха наши? Про то, что мы тайно торгуем? Что тогда?

Прохор долго молчал, потом будто нехотя ответил.

— Тогда, — произнес он медленно, взвешивая каждое слово, — тогда будет хуже всего, что может быть.

Он поднял еще одну щепку и вонзил её глубоко в глину.

— Вот мы, — сказал он. — Сидим здесь, на краю света. За нами — тысячи верст до Руси. Держим Кашлык. Воюем с Кучумом, или кто сейчас будет после него. Берём ясак с племен. Живём наперекор всему — морозу, голоду, стрелам татарским. Нас боятся и уважают, пока о нас говорят, что мы воюем и побеждаем.

Он воткнул рядом вторую щепку, потоньше, но длиннее.

— А вот они — Строгановы. Именитые люди. У них грамоты царские, печати, тысячи работных людей. И главное — уши в Москве. Не просто уши — язык, который может сказать высоко и громко, прямо к государеву престолу: «Слышите, государь-батюшка, в Сибири дальней нашлись такие воры, что свою власть ставят выше вашей! Торгуют тайно, ясак собирают себе в карман, государеву казну обкрадывают!»

— Скажут так — и всё, — продолжил Прохор. — Не важно, правда ли это. Не важно, что мы кровью платим за каждую шкурку. Важно, что в Москве слушают не нас — мы далеко, мы никто для них. А их — Строгановых — слушают и верят каждому слову.

Он поставил третью щепку — самую толстую, выше остальных, как башню над стеной.

— А тут выйдет воевода из Москвы. С грамотой за красной печатью. С дьяками, с со стрельцами. И скажет громко, чтоб все слышали: «По указу великого государя велено атамана Ермака Тимофеевича и людей его взять под стражу за воровство, за вольничество и ясак неучтённый, за измену государеву!»

Он произнес это не громко, но так ясно и четко, словно видел перед собой всю эту картину — воеводу в дорогой шубе, дьяков с книгами, стрельцов с бердышами.

— Тогда нашего меха — ни лисьего, ни соболиного, ни бобрового — уже не будет. Всё опишут, в казну заберут. Скажут — ворованное. Нам — кандалы на руки и на ноги, да в острог. Кто посмелее — в бега уйдет, в тайгу, к тунгусам. Кто упрямей, кто супротив пойдет — под топор палача. А остальных — на каторгу, соль варить у тех же Строгановых.

Он сжал ладонь в кулак.

— Ермак будет объявлен вором и изменником, — закончил Прохор спокойно, как приговор читал. — Не атаманом славным, не покорителем Сибири, не казачьим героем. А вором, что крал государеву казну. Изменником, что сговорился с басурманами против православного царя. Таких в Сибири, скажут, много — беглых воров да разбойников. Их можно губить без суда и следствия. Тогда вся наша сила, весь наш поход, вся кровь товарищей наших — станут грязью под ногами. Никто не вспомнит, как мы Кашлык брали. Как с четырьмя сотнями против тысяч шли. Как раненые в бой возвращались. Запишут в книгах — «усмирение воров» — и всё.

Мы сидели долго. Ветер совсем стих. Река казалась теперь не живой водой, несущей струги и плоты, а длинной черной дорогой, уходящей куда-то за край мира, в неведомые земли. Там, далеко на севере, были еще не покоренные племена, там бродили мамонты и лежали богатства неисчислимые. Но что толку от богатств, если нет воли ими распорядиться?

— Понимаешь теперь? — спросил Прохор, не глядя на меня, разглядывая свои щепки, воткнутые в землю как надгробия.

Я кивнул молча.

…Я стоял чуть поодаль от Ермака, опершись спиной о грубо отесанные бревна пристани. Холодный ветер с Иртыша трепал полы моего кафтана, принося запах талой воды и рыбы. Внизу, у самой кромки воды, казаки таскали тюки с мехами, укладывали их на днища двух стругов. Ругались вполголоса, когда кто-то оступался на скользких от речной слизи бревнах.

Ермак сидел на бревне, широко расставив ноги в потертых сапогах. Перед ним сидели на другом бревне сидели Иван Кольцо и Черкас Александров. Кольцо поигрывал костяшками пальцев, похрустывал суставами — я давно заметил эту его привычку. Черкас, напротив, застыл как изваяние — только глаза бегали от Ермака к стругам и обратно.

— Слушайте внимательно, — начал Ермак, и я невольно подался вперед. — Доплывете до Слободы у Камня. Это в ста верстах от Соликамска, где владения Строгановых кончаются.

— Там постоянно сидит Григорий Лукьянов, — продолжил Ермак. — По прозвищу Тихий. Со своими людьми держится, его там все знают. Дела он там ведет… особые.

Все понимали, о каких делах речь — контрабанда была делом прибыльным, но смертельно опасным. За такое государева служба могла и голову отсечь, если не повезет.

— Я его не видел. Как он выглядит-то? — спросил Кольцо, почесав бороду.

— Он сухой, как жердь. Волосы седые. На левой щеке шрам — память о таможенной сабле, когда его чуть не взяли под Великим Устюгом.

— Слобода эта, — продолжил Ермак, — расположена у изгиба реки, где есть тихая заводь и песчаная коса. Место удобное для скрытых причалов — там можно товар перегрузить так, что никто не заметит. Но сразу туда не идите.

Он встал, прошелся по пристани, сапоги гулко стучали по бревнам. Остановился у края, глядя на реку.

— Остановитесь поодаль, версты за две. Пошлете человека надежного — пусть найдет Гришу, скажет, что от меня пришли.

— Товар перегружать будете не в самой Слободе, а поодаль. Ночью будете работать, чтоб никто не видел. Гриша это дело знает, не первый год этим занимается. У него свои люди есть — проверенные, молчаливые.

Я смотрел, как казаки внизу закрепляют последние тюки. Струги как будто уже осели в воду под тяжестью груза.

— А дальше что с мехами будет? — спросил Черкас.

Ермак хмыкнул.

— Гриша перенаправит товар вглубь Руси. У него связи везде — Москва, Нижний Новгород, Ярославль, Казань. Даже в степные рынки умудряется сплавлять, и на север, вплоть до Архангельска. В Поморье наш мех ценится высоко — там его на заморские корабли грузят, в Европу везут.

Кольцо закивал, соглашаясь.

— Через многих посредников пойдет товар, — продолжал Ермак. — След потеряется быстро. Пойдет мех мимо таможни, мимо Строгановых, и мимо государевой пошлины. Но запомни,