Погоня за судьбой. Часть II - Dee Wild

Я сидела, машинально вертя в руках цилиндр, отрешённость постепенно сменялась трепетом, давно позабытым жгучим предвкушением, которое я испытывала когда-то, лёжа на потной простыне меж облезлых стен лазарета в томительном ожидании опиумного укола, который убьёт нестерпимую боль отсутствующих конечностей, потушит и вберёт в дурманящий туман все чувства и ощущения…

Поднеся к лицу сопло, я вдавила клапан и сделала глубокий вдох. Кипящий лёд хлынул в рот, обжигая гортань, заполняя бронхи пылающим снегом. Челюсти судорожно сжались, вкус мяты провалился в горло, и нереальное, невиданное ранее наслаждение захлестнуло моё мечущееся на грани бреда сознание…

Глава XII. Решение и последствия

… — Это не пройдёт тебе даром, Вячеслав, — стараясь держаться невозмутимо, проскрипел Расмус Тамберг.

Седой втолкнул его в свой кабинет, следом за мной вошёл Арни и запер дверь.

— Признайся, ты ведь хотел со мной расправиться? Снайпера на крышах, как правило, именно для того и сидят, — сказал Седой, подходя к своему столу.

По стенам плыли горные пейзажи, белоснежные кучевые облака огибали седые сопки.

— Я хотел тебя припугнуть, — холодно ответил старик. — А заодно уберечь от опрометчивых действий. Не уберёг…

— Меня нельзя так просто припугнуть. Со мной это не работает, неужели ты ещё не понял? Да нет, ты же не дурак. Я уверен, что я был бы уже мёртв, если бы не она, — он кивнул в мою сторону.

— Если бы не она, ты бы и дальше управлял своим заведением. Теперь же, очень скоро этому придёт конец, — сказал Тамберг.

Седой плюхнулся в кресло, плеснул себе виски и заметил:

— Ты ещё можешь всё исправить, Расмус. Позвони своим и скажи, что мы договорились о перемирии.

— Нет. Наказать… — Лицо его исказила гримаса, он, подчёркнуто не глядя в мою сторону, мотнул головой. — Пристрелить это бешеное животное — стало делом чести. И теперь нужно проучить тебя самого.

— Мы ещё посмотрим, кто кого проучит. — Седой нажал скрытую под столешницей кнопку, и часть стены отодвинулась в сторону, открывая тёмный проход в технические помещения. — Пошли, Расмус.

Тамберг не сопротивлялся и последовал за Арни. Наша маленькая процессия миновала несколько поворотов тёмного коридора и оказалась в кладовке. В углу был свален какой-то хлам, у стены стоял крепкий железный стул, под потолком мерцала одинокая лампочка. Арни выставил стул на середину комнаты и молча указал на него старику. Расмус без сопротивления опустился на сиденье. Седой достал откуда-то наручники, просунул руки старика меж прутьев спинки и сковал сзади. Затем встал напротив старика и сказал:

— Эта чёрная хреновина, которая угробила Циконию… Ты же понимаешь, что она придёт за нами?

Тамберг молчал и, горделиво подняв подбородок, сверлил Седого презрительным взглядом.

— Мы теперь можем не тратить время на вежливость, этику и прочие словоблудия, — продолжал Седой. — Настала пора решать вопросы кардинально, по-взрослому. Точно так, как ты решил пять лет назад с моим братом… Даже не думай отпираться, я знаю, что это был твой заказ.

— Он позволил себе слишком много. Он проявил неуважение! — рявкнул старик.

— Ты всё цепляешься за какие-то традиции, невесть кем придуманные, лицемерный старик. Ставишь их выше жизней. А как тебе такое?!

Седой взмахнул рукой, раздался глухой удар, Тамберг вздрогнул всем телом. На морщинистой щеке медленно расплывался кровоподтёк от кастета, который поблёскивал на сомкнутых пальцах Седого.

— Чего ты добиваешься? — сплюнув на бетонный пол сгусток крови, хрипло спросил Расмус.

— Ничего дельного я от тебя уже не добьюсь, так хоть развлекусь немного. А ты пока припоминай, как посылал своих ребят на маршруты моего брата. Как сломал ему сеть поставок морепродуктов, отжал наш с ним рынок. Как регулярно насылал наркоманов-отморозков на мой бар. Или это был не ты? — Седой, прохаживаясь по комнате, словно тигр перед прыжком, остановился и приобрёл задумчивый вид. — Или это Мартинсоны? Да, впрочем, какая разница? Ты и за них ответишь.

— Ты уже мёртв, — прохрипел Расмус. — После того, как ты меня убьёшь — тебе конец.

— Всё, что ты можешь — это лаять. Укусить ты больше не в состоянии.

Седой размахнулся и снова ударил. Что-то хрустнуло, Тамберг застонал. Скрестив руки, я стояла у стены позади Тамберга. Мне почему-то было жаль этого старика, который с покорностью принимал свою судьбу здесь, в тёмном подвале. Потеряв сына, он уже был готов отдать и жизнь. Седой тем временем нанёс третий размашистый удар, повернулся ко мне и спросил:

— Лиза, не хочешь поучаствовать? В конце концов, он и твоей смерти хочет.

— Нет, не хочу, — отказалась я. — Он ничего мне не сделал.

— Ну, как знаешь… Что чувствуешь, Расмус? Тебе больно? Эта боль заглушила твою внутреннюю, от потери отпрыска? Чего ты молчишь? Ну вот, отключился… — Он наклонился над телом и приподнял веко Тамберга. — А что это тут у нас? Да он нас пишет, представляешь, Арни? Смотри-ка, его глаза всё записывают. Давай кончать его…

Арни достал из кармана полиэтиленовый пакет и с явным нежеланием протянул его в сторону Седого. Взяв пакет, Седой накинул его на безвольно повисшую голову Расмуса. У меня внутри ёкнуло, какая-то чёрная, холодная и давно уже знакомая яма разверзлась в желудке. Мне вдруг стало страшно от того, что собирается сделать Седой — некогда рассудительный и спокойный, а теперь превратившийся в чудовище. Точно такое же, каким была я сама…

— Не надо, — еле слышно прошептала я, поддавшись необъяснимому порыву.

Горло перехватило, но Седой услышал и вопросительно поднял взгляд.

— Это ещё почему? — нахмурился он.

В гортани першило, и мне пришлось прокашляться.

— Я не знаю историю ваших взаимоотношений. Я тут совсем чужая, но мне доводилось видеть… И делать всякое. Я знаю, что это такое — потерять человеческий облик. Но мы должны оставаться людьми, обязаны становиться ими, даже если перестали быть.

— Ты хочешь, чтобы я отпустил его? — Седой, чуть прихрамывая, подошёл вплотную ко мне, достал откуда-то наполовину скуренную сигару с чёрным обугленным кончиком. — Ты понимаешь, что он — рептилия, хладнокровный убийца? Возможно, даже хуже — он отдаёт приказы.

— Но он же тоже человек. Потерявший сына, к тому же.

Седой привалился к стене рядом со мной, раскурил сигару и выпустил под потолок облако дыма.

— Что чувствует тот, кто потерял самого родного человека? — спросил он. Я промолчала, а он продолжал: — Он чувствует, что ему больше нечего терять. Когда-то я был в плену у этого чувства, но потом оно притупилось. А сейчас, когда я понимаю, что