Почему Я? Часть 2 - Владимир Германович Корешков

Уже видна крепостная стена, выбеленные солнцем крупные камни кладки. Чем ближе подъезжаешь к городу, тем приметнее, как отполированные ветром, уложенные чуть под наклоном назад белые квадратные камни крепостных сооружений, искрясь, играют гранями на солнце, слепят глаза. От этого громоздкие башни и стены, защищающие город, кажутся сложенными из громадных кусков рафинада.

Неожиданно, пробивая все заслонки, в забившиеся дорожной пылью и, казалось бы, от этого плотно закупоренные ноздри проникает противный, до невозможности сладко-приторный, ужасающе тошнотворный запах. Этот запах ни с чем не перепутать – так гниет человеческая плоть, и чем ближе подъезжаешь к городу, тем отчетливей он становится, окутывая окружающих тяжелым вязким смогом, перевоплощаясь из обычного зловония в отвратительный смрад. Дышать становится все трудней. Скоро уже хорошо виден его источник: справа и слева от дороги стоят виселицы, на них полуистлевшие тела, на которых «ютятся» целые стаи черных, как угли, небольших то ли птиц, то ли летучих мышей. Отсюда не разглядеть. Они копошатся во внутренностях покойников, выгрызая, выклевывая куски разлагающейся вонючей плоти, покрытой гноем, сочащимся из пурпурно-лиловых трупных язв, в которых уже вовсю орудуют расплодившиеся жирные белые черви.

Оттого что их непрерывно терзают, мертвые тела часто резко вздрагивают, а на коих трупах птиц побольше, то те вообще ходуном ходят. Сознание отказывается верить в то, что это люди. Кажется, что это какие-то куклы-марионетки, кто-то их подвесил, то и дело дергает за ниточки, а они танцуют в воздухе свой непонятный дикий дьявольский танец.

И тут ты начинаешь понимать, что та картина, которую ты видишь перед собой, не пиршество пернатых. Нет. Это пиршество ее величества смерти. Вот оно, ее самое истинное неприглядное лицо, и это не птицы, а именно она, костлявая, дергая за невидимые нити, заставляет мертвецов, помимо их воли, исполнять эту последнюю жуткую пляску, тем самым пиаря ее и напоминая всем проезжающим мимо живым о том, что они смертны и рано или поздно попадут в ее лапы, это неизбежно, а она, смерть, являющаяся правой рукой Уравнителя, всесильна, и только она может определить, когда наступит твое время

Недалеко справа гора из трупов, их никто не хоронит, просто снимают то, что осталось от человека, с петли и сбрасывают в общую кучу. Своего рода «человеческий компост». Гора из трупов тоже вся облеплена птицами. Но они более крупные, хорошо упитанные, от изобилия пищи их тушки лоснятся, а движения неспешны и вальяжны. Они никого не опасаются, ведут себя нагло, по-хозяйски, расправив крылья, не перелетают, а гадко перепрыгивают от одного тела к другому, разнообразя тем самым свой рацион, смакуя, неторопливо отрывая по солидному куску от покойников и так же неторопливо проглатывая. А куда торопиться? Еды вон сколько. Время от времени отрываясь от своего отвратительного застолья, лениво поворачивая противную голову с длинным острым клювом, в уголках которого свисают еще не проглоченные ошметки сгнившего мяса с лоскутами кожи, пристально смотрят на дорогу. Эти черные ангелы смерти как будто гадают, кто из проезжающих мимо в повозках людей будет следующим на их постоянном праздничном столе.

От тяжелого гипнотического взгляда птиц становится невероятно жутко. Лица девушек посерели. Жене стало совсем нехорошо. Ее стошнило.

– За что их? – ни к кому лично не обращаясь, спросила она, после того как ей удалось на некоторое время остановить рвотные позывы.

– Дык преступники, госпожа, – сразу откликнулся дедок-возничий. – Тут все: и разбойники, и сенаторы-казнокрады, и те, кто осмелился словом или делом противопоставить себя самому Солнцеликому, усомнившись в правильности пути, который он для нас выбрал, или в его божественном предназначении. Тем самым они, – он ткнул рукой в сторону горы из трупов, – посягнули на устои нашего государства. Ну и вообще, здесь только всяческие враги Лукренона, а значит, им туда и дорога, – скороговоркой протараторил он как мантру заученные тезисы, не подлежащие оспариванию и осмыслению и являющиеся для жителей Лукренона непреложной истиной, как в свое время цитатник Мао Цзэдуна для хунвейбинов, или у нас во времена товарища Сталина, когда всем миром осуждали так называемых врагов народа. Виновен, не виновен – не надо думать, не стоит заморачиваться и рассуждать, за тебя уже все продумал и решил твой вождь. Надо просто запоминать и неукоснительно следовать – вот удел серых масс.

Возничий зло сплюнул в сторону очередного повешенного.

– Ты гляди за дорогой и помалкивай, – осек возничего Андрей. – А за что повесели преступников, я сам госпоже объясню.

Дедок втянул голову. Алина обняла Женю за плечи, притянула к себе и начала успокаивать, шепча что-то ласковое на ухо, хотя ей, как и всем девочкам, от увиденного самой было очень не по себе.

Их телега наконец миновала этот ужасный участок, оставив его далеко позади, и через некоторое время в составе двигающейся как гигантская гусеница нескончаемой колонны подъехали к двум сахарно-белым башням городской стены, между которыми находился проем пропускного пункта. Могучие деревянные врата были подняты вверх, в освободившийся проход запросто проскакивали три ряда повозок. Еще один ряд был свободен для обратного следования. На въезде в город стоял патруль – вооруженные пронтоны собирали мзду за проезд в столицу и по ходу осматривали повозки в поисках чего-нибудь недозволенного, но делалось это больше для того, чтобы выманить у въезжающих немножко денежек для себя любимого, а если попадется какой-то совсем недогадливый или упертый, посчитавший, что он самый умный, не захотевший спонсировать блюстителей закона, то под каким-нибудь благовидным предлогом ему можно запретить въезд до особого распоряжения, и он будет долго «куковать» под стенами, пока другие, менее жадные и более понятливые, уже с восхищением осматривают столицу и попутно наливаются до самых краев винишком в близлежащих питейных заведениях. Поэтому знающие и опытные люди заранее готовили пару медяков, это была не только плата за въезд в Сейнору, но и небольшая взяточка стражу порядка, чтобы не придирался и не задерживал. Все равно ведь они свое заберут.

Очередь почти застопорилась. Она, конечно, двигалась, но только крайне медленно, как будто нехотя. Повозке, в которой находились наши, до ворот было еще как до луны.

– Вот что, селянин, объезжай всех по свободной полосе к Риксоловой бабушке, – приняв волевое решение, распорядился Андрей. – А то мы здесь до пришествия богини Парлолы стоять будем.

И хотя это было прямое нарушение установленных правил, дедку-возничему два раза повторять не надо. Он тут же повиновался, заставив своих лошадок, лихо