Почему Я? Часть 2 - Владимир Германович Корешков

который требовал моей смерти. Он, придерживая Алсония одной рукой за плечо, другой нанес хлесткий удар по лицу, потом короткий в солнечное сплетение, а когда тот переломился пополам, он чуть приподнял его и добавил коленом между ног. После такого болезненного и крайне унизительного удара Алсоний охнул, зажал пах руками и, хватая ртом воздух, сполз по стене на пол.

Бандиты наконец выволокли женщин из клетки, после чего закрыли за собой засов калитки. Далеко свою ношу не унесли, а бросили тут же на песок рядом с клеткой. Видно, сильно невтерпеж. Двое подонков, схватив за запястья, крепко держали руки женщин, а еще двое – ноги, разведя их как можно шире. Те, извиваясь ужами, пытались из последних сил вырваться, не дать над собой надругаться.

Остальные нетерпеливо ждали отмашки, когда можно начать. Хмурый – он здесь кукловодил – деловито подтянул тогу кверху, чтобы не мешала, после чего лег всей своей массой на девочку, долго пристраивался, елозя голым задом.

– Нет! – кричала она. – Не надо. Умоляю вас! Пустите!

Хмурый наконец нашел то, что искал, сжал руками худенькие девичьи бедра и одним резким толчком, ломая все преграды, вошел в плоть бедного ребенка.

– Нет! Не надо! Мама, папа, помогите, прошу вас!!! – истошно заголосила она.

Эхо в пещере размножило этот нечеловеческий, полный боли и унижения крик.

Сделав несколько энергичных безжалостных фрикционных движений, он встал, удовлетворенно отер краем тоги кровь со своего детородного органа.

– Девка, – выдохнул он. – Следующий.

И здесь началось… Такого скотства я еще не видел: отталкивая друг друга, бородачи, как будто куда-то спеша наперегонки, начали жестко насиловать двух женщин, завертелась ужасная адская нескончаемая карусель. Ублюдки, постоянно сменяя друг друга, перескакивая от одной к другой, меняли маму на дочку и наоборот, сопровождая свои действия всевозможными гнусными репликами, какая из жертв, на их взгляд, лучше и чем.

Алсоний в полном бессилии, скуля и воя, грыз дерево решетки. Начавшийся кошмар никак не мог закончиться. Бородатые, одурманенные алкоголем, потеряли всякую чувствительность и никак не могли закончить. Для того чтобы наконец успокоить свою восставшую плоть, освободиться и излить семя, применяли все более изощренные приемы, доставляя своим жертвам новые и новые страдания, сами теряя при этом хоть какое-то человеческое лицо. Хотя о чем это я? У насильников не может быть никакого человеческого лица. Только отвратительные рыла то ли животных, то ли чертей. Когда женщины вконец обмякли и потеряли хоть какую-то возможность сопротивляться, стали податливы как тряпичные куклы, тут наступил апофеоз глумления – бородатые для достижения максимального удовольствия дошли до пика изощренного садизма – они своими не знающими жалости органами похоти буквально закупорили тела мамы и дочки, не давая им дышать, находя проход туда, куда даже не предусмотрено природой, разрывая до крови внутренности женщин. Их как будто подхлестывали беспомощность жертв и вид крови, и они старались вовсю, делая им еще больней и больней.

Я уже не видел самих жертв, лишь голые мужские задницы, двигающиеся как поршни двигателя, который работает на износ, да противные, как змеи, темно-лиловые набухшие отростки их плоти, мокрые, в чужой крови и слезах, то и дело появляющиеся наружу и тут же исчезающие в телах жертв, совершая возвратно-поступательные движения. Охающие, стонущие и ревущие в пароксизме страсти бородатые подонки облепили женщин как мухи. Наконец акт этой драмы подошел к финалу – один за другим они, получив свое, начали отваливать.

Женщины, оставаясь лежать на песке, не двигались. Их так же за волосы затащили обратно в темницу. Выглядели они ужасно. От них отвратительно пахло – все перепачканные в крови и в белой слизи, находились в полной прострации, но в сознании.

Алсоний кинулся к ним.

– Стой, – отгораживаясь от него, вытянула руку Алтона – его жена. – Не подходи к нам.

Она подтянула к себе девочку, прижала к груди ее головку и долго гладила, беззвучно рыдая. Алсоний, усевшись в противоположном углу, закрыв глаза и обхватив голову руками, тихонько подвывая, раскачивался вперед-назад как маятник.

Через некоторое время, когда женщины, насколько это возможно, пришли в себя, их долго рвало, буквально выворачивая наизнанку. Но Алсоний на это уже никак не реагировал и даже не пытался им хоть чем-то помочь. Он полностью замкнулся, ушел в себя, никого не видя и ничего не слыша вокруг.

Мой организм, наверное, от пережитого стресса неожиданно отключился, как будто кто-то щелкнул тумблер внутри меня. Я вырубился, забывшись в тяжелом сне, из которого под утро меня вывел жуткий крик:

– Па-па!!! – кричала девочка.

Я посмотрел на ее глаза, полные ужаса, на ее перекошенный от крика рот, а потом проводил взглядом ее остановившийся взгляд туда, куда смотрела она, – Алсоний висел на крестовине клетки. Веревка, которая до этого связывала меня, теперь опутала его шею, впившись в нее отвратительной толстой змеей. Побагровевшее лицо, вываленный язык, глаза, выкатывающиеся из орбит, в которых застыли боль и хрусталики слез. Он повесился, не в силах стерпеть и пережить того, что произошло с его близкими. Самое страшное для мужчины, что может быть, – это не суметь защитить свою семью. Сделал он это с собой, видимо, совсем недавно. Мокрая дорожка от паха еще шла по бедрам, стекая капельками со ступней на землю. Песок еще не успел впитать лужицу под мертвым телом.

Так каждый организм прощается с жизнью, и в этом нет ничего постыдного.

Вот вам добрый совет от Олега Сапелова, и с ним вы можете смело ступать в банк, чтобы положить на депозит: «Никогда не обещай того, что, возможно, ты не сможешь выполнить, как бы ты этого ни хотел».

Я не знаю, что и о чем меня будет спрашивать Господь Бог на Страшном суде (пока такой шанс мне не выпал), так как меня вытащили чуть раньше – за миг до смерти. Наверное, он поинтересуется, что я сделал в этой жизни. Наверное, не знаю. Но я знаю точно, что моя совесть будет глодать меня до конца жизни, до самого Страшного суда, не переставая, за то, чего я не сделал.

Я твердо пообещал этой семье, что с ними ничего страшного не произойдет, потому что я рядом и обязательно им помогу, они на меня надеялись, но я не сделал этого. Я не сдержал свое обещание, и неважно, что не по своей вине. Это уже совсем неважно. А еще я сегодня четко осознал, что миссия здесь, на Юпинии, будет намного сложнее и тяжелее, чем на Грелиоссе, потому что в людях, обитающих здесь, слишком мало человеческого. Правда,