Почему Я? Часть 2 - Владимир Германович Корешков

любопытством вглядывалась в мои глаза, ища там ответ, достаточно ли мне больно или можно сделать еще больней. По ее учащенному дыханию, маслянистому блеску в глазах я видел – она получала от всего этого животное удовольствие. Мне даже кажется, что эта маленькая сволочь по-женски кончала, проверяя, насколько мне больно.

Я решил молча сносить всю эту околомедицинскую экзекуцию. Для этого прикрыл глаза и прикусил до крови нижнюю губу, чтобы из меня больше не вырвалось ни единого вскрика или стона. Не хотел доставлять ей такого удовольствия. Она же, не слыша от меня никаких звуков, которые должны сопровождать дикую нестерпимую боль, старалась вовсю – начала уже даже не растирать, а с остервенением раздирать мои раны своей тухлой тряпкой, чтобы любой ценой выдавить из меня хотя бы еще один стон.

– Открой глаза, – почти умоляя, хрипло, с придыханием шептала юная садисточка. – Открой глаза, я тебе сказала.

Наконец ей надоело. Она, так и не добившись от меня даже маленького всхлипа, печально, с сожалением вздохнула, подобрала свою плошку с «серной кислотой», встала и пошла.

– Он ваш, – крикнула она тем двоим, которые должны были упрятать меня под замок.

Тем двоим два раза повторять не надо было, они и так уже давно были на взводе, переминались с ноги на ногу, ожидая, пока Силония покончит со мной, чтобы побыстрее переместить свои туши за общий праздничный стол. «Трубы» у ребяток с утра горели после вчерашнего. Поэтому они, споро схватив меня под белы ручки, деловито поволокли к загону, который являлся темницей для захваченных рабов, это была небольшая ниша, огороженная от общего пространства деревянной решеткой, шедшей снизу доверху. Внутрь темницы можно было попасть через небольшую калитку. То, что решетка была сделана из дерева, мне понравилось, и хотя палки, из которых она состояла, были довольно крупные, но я думаю, что как только оправлюсь, наберу прежнюю форму, то переломать их несколькими ударами ноги попробовать смог бы.

Затащив меня за калитку, эти двое опять так же, без соблюдения должного почтения к моей персоне, бросили меня на пол. Абсолютно невоспитанные типы. После чего вышли, закрыли калитку на засов с той стороны.

Эй, вы, развяжите его, – крикнул один из них

Я повертел головой, ища глазами того, к кому они обращались. Справа, забившись в самый угол, замерли три фигуры, такие же обнаженные в ноль, как и я: две женские и одна мужская. Причем мужчина прикрывал как мог своим телом и руками двух женщин. Одна была постарше, где-то около сорока, вторая – девочка-подросток лет пятнадцати. В их широко открытых глазах царил неподдельный ужас, но с проблесками надежды, а вдруг все еще исправится к лучшему? Мне показалось по тому, как они держатся, вцепившись друг в друга что есть мочи, переплетая руки и буквально врастая телами, что это, скорей всего, семья. Сливаясь в одно целое, они словно пытались хоть так уберечься от всего того ужасного, что их может ждать впереди. Так утопающий цепляется за соломинку. Мужчине, на мой взгляд, слегка за сорок, седовласый, еще совсем недавно статный и подтянутый глава семейства, наверняка имевший какую-то статусность в обществе и от этого ходивший гордо, с надменно поднятой головой и расправленными плечами, уважаемый не только домочадцами, но также всеми знакомыми и соседями, изменился до неузнаваемости, и вряд ли его на данный момент опознали бы те же друзья и соседи. Сейчас то незавидное положение, в котором по воле случая оказался он и его близкие, заставило его сгорбиться – плечи опустились под гнетом невыносимо тяжелой ноши, которую безжалостно взгромоздила на него судьба. Он стал весь какой-то блеклый, несуразно жалкий и потерянный. Вообще все помещение для содержания узников было буквально пронизано волнами осязаемого, липкого как клей страха, который исходил от этих трех узников.

– Вам что, овцы тупые, два раза повторять надо?! – заорал тот же охранник.

Мужчина дернулся.

– Да-да. Сейчас я развяжу. Я все сделаю. Не извольте беспокоиться, господин стражник, – залебезил он. – Я мигом. А вы сидите здесь, никуда не двигайтесь, – тут же скороговоркой обратился он к своим любимым женщинам. – Я сейчас. Я только развяжу его и сразу же обратно к вам, это быстро. Не бойтесь. Спокойнее.

Но женщины боялись. Они очень сильно боялись. Какое, к черту, «спокойнее»?! Оставшись одни, без защиты и хоть какого-то прикрытия, съежившись под откровенно сальными взглядами охранников, трясясь как осиновые листочки, то и дело коротко зыркая глазами, переводя испуганный взор то на стражников, то на мужа, то на меня, прикрывая руками грудь и срамные места, лишь плотнее прижались друг к другу и вдавились в стену так, как будто хотели раствориться в ней.

Мужчина на четвереньках подполз ко мне и не переставал громко шептать:

– Я сейчас, господа стражники, я сейчас. Я сейчас, – стал, ломая ногти, лихорадочно распутывать толстые узлы веревок, связывавшие меня по рукам и ногам и, казалось, намертво впившиеся в мое тело. Он пытался сделать это как можно быстрее, торопился развязать меня и поскорей вернуться к своей семье, для того чтобы своим телом хоть как-то прикрыть их наготу, выставленную напоказ и так беззастенчиво, по-хозяйски разглядываемую посторонними мужиками. От того, что он так спешил, у него ничего не получалось.

Мне стало его жаль. Он ради своей семьи должен унижаться, ползать в ногах у этих ублюдков. Я решил хоть как-то его подбодрить:

– Вас как звать, уважаемый? – обратился я к нему тоже шепотом.

Он, на секунду опешив, даже остановился и с удивлением посмотрел на меня. Наверное, за сутки, что он здесь находился, этот человек напрочь забыл о том, что люди могут обращаться друг к другу вежливо, по-человечески, с уважением.

– Алсоний, – буркнул он и продолжил прерванную работу.

– А это ваша семья?

– Да. Жена Алтона и дочь Отлена. Мы поехали на ярмарку в Таирию, – начал он, отрывисто рубя фразы шепотом, чтобы не услышали охранники, рассказывать мне о своих злоключениях, при этом ни на секунду не переставая развязывать запутавшиеся узлы, помогая себе даже зубами. – Я давно обещал своим девочкам свозить их туда, а тут такой случай – великий праздник в честь богини Парлолы. Думал, посмотрим город, погуляем по ярмарке, отдохнем, посидим в таверне, одарю их щедрыми подарками, но по дороге нас схватили эти, – он кивнул в сторону охранников. – Забрали все: лошадей, повозку, деньги, одежду. Сказали, что мы сейчас не люди, а просто рабы. Я им пытался объяснить, что я из знатного сословия. По всем принятым канонам меня и мою семью