Инсургент - Владимир Максимович Ераносян

– Там ведь, в аду, тоже строгая система… – не унимался слишком образованный для своей должности лифтера диспетчер. – По Данте Алигьери там девять кругов, окружающих вмороженного в лед Люцифера. С первого по седьмой содержатся невоздержанные, чревоугодники, моты, насильники, обманщики, гневливые, лжеучителя и другие грешники. А вот девятый круг, самый страшный, для предателей.

– Девятый, говоришь? Самый страшный? Нам туда! Полетели.

– Туда только падают… – вздохнул, о чем-то сожалея, диспетчер.

– Падение тоже полет, – заключил один из наемников. – Мы готовы.

– Мы хотели показать преступников и казнокрадов, – тихо бормотал Зиновий, словно оправдываясь.

– И занять их место? С ними мы разберемся без вас. Они свое получат… – отвечал неумолимый диспетчерский голос.

– Мы хотели спасти… Его.

– Это было не спасение, а покушение. Причем с изощренной и цинично продуманной схемой. В которой вы – камикадзе. Так действовали одержимые бомбисты, покушавшиеся на царей.

– Мы хотели спасти страну.

– Вы не можете спасти даже себя.

Трос лебедки сорвался. Затем второй. Затем лопнули два остальных. Лифт падал в шахте с гораздо большей скоростью, чем 8 метров в секунду. У его пассажиров не было шансов – удар превратил кабину с верхушкой запрещенной частной армии в лепешку… Дым поднялся до десятого этажа, пожара не случилось. Службы МЧС сработали.

Глава 28

Пат – флешбэк четвертый

Зиновий ждал подвоха. Он исхудал и осунулся, превратившись в собственную тень. Но мозг работал на выживание. И дни, проведенные в лазарете, не прошли даром.

Он не сомневался, что наезд повторится. И что надеяться на иссохшего от болезни, хоть и находящегося в трезвом рассудке, пахана весьма опрометчиво. Хотя его попытка «причесать» барак вселяла надежду. Но Гоблин относительно молод и амбициозен. Для него поломать первохода, ставшего камнем преткновения в его претензиях на верховенство в блатной иерархии, – вопрос принципиальный. По сути, без пяти минут положенец был унижен, так что он не отстанет и дожмет свою тему…

Бессонными ночами Зиня вырабатывал алгоритм – линию поведения, которая могла бы помочь в противостоянии с опытными сидельцами. Однако она рассыпалась на несклеиваемые пазлы без поддержки.

Начать «сексотить» на администрацию и превратиться в «козла» было чревато еще большими проблемами, а идти на поклон к пахану означало выказать свой страх. Без союзников и покровителей он оказался вне системы, нужно было гнуть свою линию и не показывать панического животного страха, обуревавшего все тело от кончика укороченного ампутацией пальца до мизинца на ноге и душу, ушедшую в пятки.

Когда он зашел в «хату», то поклонился арестантам без слов и прошел к своей шконке.

Не прошло и секунды, как рядом оказался все тот же шнырь Гоблина, челюсть которого встала на место, но говорил он теперь с явным дефектом речи. На сей раз он вел диалог куда учтивее, и не стал присаживаться на чужую койку своей «пятой точкой».

– Жарко, ты на меня зла не держи, я за базар неосторожный пострадал, так что мы квиты. А? Чего старое ворошить – гусей смешить? Мы ж не клоуны, верно? Чо зря публику будоражить? Она билеты на представление не покупала, так ведь? Так?

Юркими и суетливыми глазками шестерка поглядывал в сторону наблюдающего за разговором Гоблина, готового зацепиться за любое пророненное Зиней неверное с точки зрения воровской толковщины слово и обернуть его в новую претензию.

– Я плохое не запоминаю, – сказал Зиновий. – А хорошего вроде пока не было.

– Ну вот и славно поворковали. Кто старое помянет – тому глаз вон! – вступил в диалог Гоблин, медленно приближаясь к нарам своего оппонента. – А чего нам не сыграть в секу с шахою пик и треф или буру? Без интереса или под интерес. Уважишь, сыграем, или чураешься компании?

– Чего ж не сыграть, только я в шахматы играю, – неожиданно согласился Жарко, и отряд замолк как по команде. Хоть не сказал «на просто так» или не ответил на вопрос «на что играем?» неосторожным «ни на что»! Иначе бы Гоблин «развел лоха по самые не балуй» – коль «на просто так» играл, то и «за просто так» нагнет, коль «ни на что» – то для Гоблина и тыща есть ничто, самый что ни на есть пшик… Но и шахматы – в зоне игра азартная. А у Гоблина был свой гроссмейстер за пазухой, разрядник в свите имелся по прозвищу Бобон.

Пахану доложили, но не вышел Кузьмич. Он не светлячок во тьме светить и не комар на свет лететь… Ждал развязки. Первоход сам виноват, глуп как бабий пуп. У Бобона еще никто не выигрывал в эти чертовы шахматы, хотя и мухлевать в них сложно, особенно при зрителях в весь отряд.

«Шахматное дерби» началось, когда за спиной Гоблина вмиг очутился Бобон с картонным шахматным полем и коробкой с пластиковыми фигурами.

– На что играем? – поинтересовался местный «гроссмейстер», – Без интереса неинтересно.

– Да с первохода не вытянешь лишнего слова. Думает, что цепляться станем, а мы ж без наезда, чисто по-людски. Давай я предложу, чтоб всем интересно было! На твою шконку, Бобон, играйте! Проиграешь – будешь под ней спать, выиграешь – на ней! Сам виноват, раз тебе неинтересно без интереса. А так нормально тебе?

Наезд на собственного шныря, уже сломанного до уровня безропотного мычания, не вызвал ни у кого удивления. Бей своих – чтоб чужие боялись! Однако Бобону практически нечем было рисковать. Считался он в шахматах непревзойденным и доселе непобедимым виртуозом…

Аккуратно расставив фигуры, Бобон предложил жеребьевку и ему достались белые. Не мудрствуя лукаво он начал с заурядного хода «Е2Е4», на что Жарко ответил ходом конем.

Первоход почти не думал над ходами, предвидя каждый выпад противника как в центре поля, так и на флангах. В середине игры Бобон прозевал слона, а затем и ферзя. В эндшпиле любой ход Бобона оборачивался цугцвангом, но Жарко не спешил поставить мат, хотя возможности такие присутствовали чуть ли не после каждого хода попавшего впросак и уже трясущегося от неминуемого фиаско Бобона.

Даже не самые сведущие в этой интеллектуальной игре зэки могли подсказать нужный ход, причем в нескольких вариациях и разными фигурами, коих у Жарко осталось предостаточно, включая сокрушающего ферзя, но помалкивали. В зоне – каждый за себя, и у каждого свой статус.

Гоблин недовольно поглядывал на свой несостоявшийся таран в виде переоцененного шахматного гения, и готов был слить собственного человека в парашу. При этом ненависть к первоходу выдавливала глаза из орбит.

Все ждали сакраментального слова «Мат!». Но Жарко медлил до последнего, и методично щелкал фигуры и пешки своего противника, пока