Беглый - Дмитрий Шимохин

она ведь тоже из тех, кого мансы у гольдов забрали за долги. Ее стойбище так этому Тулишену задолжало, что он всех молодых баб ихних и полонил! Ну и вот, пока долг не отдан, раздает он их, значит, в пользование всякому, кто заплатит. Я тогда ему отвалил десять золотников, и он мне Аякан-то и уступил. Самая дорогая она в той джонке была…

— А где его самого искать, этого Тулишена? Где у него пристанище? — уточнил Тит.

— Селение у него, почитай, на том берегу. — Захар махнул рукой на юг. — Там у него фанзы стоят, сказывал. Там и баб этих держат, на полях работают, пока покупатель не найдется. А так, он сам по Амуру мотается на джонке своей. Товар возит, золото скупает, слухи собирает. Может, в Байцзи его можно застать, городишко тот маньчжурский, помнишь, мы мимо него проходили, когда сюда плыли? Или на какой ярмарке ниже по Амуру. Он, как ворон, везде успевает, где падалью пахнет…

Вдруг в лесу совсем рядом с нами треснула сухая ветка. Все стразу же насторожились. Левицкий потянулся к штуцеру, моя рука сама собою легла на рукоять кольта.

— Кто там ходит? — свистящим шепотом спросил Тит.

— Сафар, глянь, только осторожно! — распорядился я, и наш охотник исчез в зарослях.

Вскоре оттуда донеслись голоса.

Минута, другая, и в освещенный круг костра у нашего лагеря ступили гости. Вслед за Сафаром шли трое молодых нанайцев — крепкие, поджарые, и с такими же настороженными глазами. Одеты в потертые куртки из рыбьей кожи, за поясами охотничьи ножи в деревянных ножнах, в руках — короткие копья, у одного лук. Я сразу понял, что это охотники из стойбища

— Курила-дахаи[1], — обратился ко мне старший из них, парень лет двадцати пяти, с выбритым на маньчжурский манер лбом, длинной смоляной косой, широкими скулами и решительным взглядом. Говорил он на сильно ломаном русском, но понять его было можно. — Наша пришел тебя просить помогать! Манса стойбища приезжал, женщина наш брал. Мы вернуть хотеть!

Он обернулся на своих спутников, и те энергично закивали. Видимо, умеющий по-русски полиглот среди них был лишь один.

— Садитесь, рассказывайте, — предложил я, наливая им чаю в наши щербатые кружки.

Мои артельщики вытягивали шеи, с любопытством разглядывая незваных гостей.

Изя разлил всем по кружке обжигающего напитка, пока парень продолжал:

— Старики наш, манса боится. Говорит, манса сильный. Говорит, долг есть, долг отдавай. Манса приходи, весь соболь забирай. Как долг отдавай, если манса грош давай⁈

Двое его товарищей согласно закивали, их молодые лица были полны решимости и гнева.

— И что ты хочешь? Тебя, кстати, как звать-величать? — уточнил я.

— Моя — Орокан! — сообщил тот.

— Так что ты от меня хочешь, Орокан?

Молодой нанаец оглянулся на товарищей и, ударив себя в грудь, начал горячо и быстро говорить:

— Мы хотеть тебя звать, Курила-дахаи! Жена возвращать. Моя соболь давать. У тебя человек сильный, ружья хорошо. Вместе мы их одолеть! С вами одолеть. Моя твоя весь соболь давать пять год. Много соболь! Белка много! Другой такой же на круг! По ру-ка-ам?

— Что он говори-то, Захар? Позови-ка сюда женку свою, пусть перетолмачит! — не понял толком Софрон.

Захар кликнул жену, и вскоре Аякан появилась у костра, тихонько присев на краешек бревна.

— Расспроси-ка их подробней, — хмыкнул я.

Пока женщина разговаривала с охотниками, я пытался прикинуть, что нам во всей этой ситуации предпринять. В целом, картина была ясна: маньчжуры приплыли с того берега Амура и забрали из стойбища Анги несколько женщин, избрав предлогом какой-то кабальный долг. Анга запретил сопротивляться, понимая, что в случае неповиновения с того берега придет пара джонок с хунхузами. А молодые решительно не желают отдавать своих жен каким-то ушлым залетным хмырям.

И как с этим, спрашивается, поступить? Нет, наше дело, конечно, сторона: проблемы индейцев шерифа, как известно, не волнуют. Но ведь любую ситуацию можно повернуть по-своему! И эти горячие ребята могут оказаться нам в чем-то полезными…

— Слышь, Курила, — прервал мои размышления Захар. — Гольды обещают пять лет нам отдавать всего соболя и всю белку, что сумеют поймать.

Артельщики разочарованно загудели. Предложение нас совершенно не устраивало, еще бы, зачем соболь, когда золото под ногами и без всякого риска.

— Да на хрена нам этот соболь? Мы золота моем в день больше, чем они все втроем соболей за год набьют! — разочарованно протянул Софрон.

Изя, как и ожидалось, презрительно скривился.

— Ой-вэй, Курила, к чему нам эти проблемы? Это же не помощь, это таки война! Нам это надо? Золото ждет, а мы полезем в распри. А если они потом на нас озлобятся? Там за рекой их много!

— А что, сидеть и смотреть, как баб таскают? — хмуро возразил Тит. — Не по-людски это, не по-христиански! Если парни дорогу знают, то можно попробовать!

— А вы что скажете, вашблагородь? — иронично спросил я Левицкого. Тот мрачно окинул взглядом нашу компанию.

— Серж, похищение женщин — это отвратительно! Но это понимаем ты и я!

— Орокан, а сколько этих бандитов? — спросил я охотника.

Тот выразительно поднял два раза растопыренные пальцы обеих рук. Два десятка. Однако!

— Двадцать рыл! Это невозможно! — тут же взвился Шнеерсон. Он уже прикидывал упущенную выгоду от простоя на прииске. — Нам бы свое золото мыть, пока идет, чаем затариться, на ноги встать по-человечески и никого не обижать. Эти китайские негоцианты — за ними же хунхузы стоят, народ дикий, необузданный, с ними связываться — себе дороже выйдет, я вас умоляю! Мы же не солдаты, а простые старатели!

— Да зачем это надо? Чего ты их слушаешь, Курила? — возмутился Софрон. — Гони ты их в шею!

Вдруг, как-то внезапно, мне все это надоело.

— Слышь, Чуриска, а ты бы не рассказывал, что мне делать, ладно? — подпустив в голос самую малую толику угрозы, процедил я. — Не помнишь, как я за тобою, как за малым дитем, ходил, пока ты хворал на красноярском этапе? А мне ведь это на хрен не уперлось тогда! Я вообще утекать уже собирался. А тут вы с Фомичом в ящик грозили сыграть. Может, мне надо было бросить вас да уйти? Али забыл, как недавно с Захаром поступил?

Софрон заткнулся и опустил глаза в землю.

— Ладно, Орокан.