Космонавт. Том 2 - Феликс Кресс

Ситуация у женщины, конечно, неприятная, но для меня всё сложилось наилучшим образом. Не теряя больше времени, я подошел к ней.

— Добрый день, — сказал я максимально спокойно и вежливо, чтобы не испугать и без того расстроенную женщину. Следом я достал из кармана шинели чистый, еще пахнущий казарменным мылом, носовой платок и протянул ей. — Простите, я случайно стал свидетелем вашего разговора… — я кивнул в сторону касс.- Не расстраивайтесь вы так.

Женщина удивленно взглянула сначала на моё лицо, затем окинула быстрым взглядом мою форму. После этого она взяла платок и смахнула слезы.

— Спасибо… — прошептала она. — Просто беда…

— Какие билеты хотите сдать? — спросил я, как можно более нейтрально.

— Да вот… — Она показала мне пять небольших картонных билета. — На «Трехгрошовую оперу». На вечер двенадцатого. Пять билетов, в партер… Хотели с семьёй сходить… А тут такое… — Голос ее снова задрожал и она уткнулась в платочек.

Пять билетов… Мне-то нужно было три — для себя, Кати и Наташе обещанное отдать. Но пять… Ладно, отдам Наташе два. Пусть подругу возьмёт или ещё кого-нибудь. Не идти же ей одной в театр. А ещё один билет найду куда пристроить.

— Места рядом? — уточнил я, хотя уже знал ответ.

— Рядом, — кивнула женщина. — Хорошие места, восьмой ряд, центр… — Она с надеждой посмотрела на меня.

Я сделал вид, что раздумываю. На самом деле решение созрело мгновенно ещё когда я только наблюдал их беседу с кассиршей. Для важных вещей деньги всегда найдутся.

— Видите ли, — сказал я, — мне как раз нужны билеты на этот спектакль. Вышло так, что мы поздно спохватились и вряд ли в кассе остались ещё билеты. Поэтому… — Я сделал паузу и посмотрел женщине в глаза. — Если вы согласны, я возьму ваши билеты. По той цене, за которую вы их брали.

Глаза женщины широко раскрылись, в них вспыхнул настоящий, неподдельный луч надежды и облегчения.

— Правда⁈ — Она чуть не выронила билеты. — Вы… Вы спасёте меня! Да, конечно, я согласна! Вот, пожалуйста! — Она торопливо сунула мне пять билетов. — Они по три рубля каждый. Пятнадцать рублей всего.

Я достал из внутреннего кармана бумажник, вынул три пятирублевки и протянул их ей.

— Вот, пятнадцать. Спасибо вам. И здоровья вашей маме. Надеюсь, с ней всё будет хорошо.

— Спасибо вам огромное, товарищ курсант! — Она чуть не расплакалась снова, но теперь уже от радости, крепко сжимая деньги. — Огромное спасибо! Дай бог вам здоровья!

Запнувшись на последней фразе, она округлила глаза и прикрыла рот платком. Я улыбнулся ей успокаивающе. Ещё раз поблагодарив меня, она почти побежала прочь. Видимо, спешила на вокзал.

Я посмотрел на билеты в руке. ' 12 марта 1965 г. 18:30. Трехгрошовая опера. Партер. Ряд 8. Места: 10, 11, 12, 13, 14′. Удовлетворение от удачной сделки и легкое облегчение от выполненной задачи смешались внутри. Положив билеты в бумажник, я сверил время по часам на здании театра. До конца увольнительной оставалось еще часа два.

«Успею прогуляться и прикупить кое-что по мелочи», — подумал я, направляясь вверх по улице. Поход в город явно удался.

Глава 19

Я шёл по набережной, наслаждаясь относительной тишиной и редкими прохожими. Вдалеке виднелся Мамаев курган, ещё не облагороженный, но уже с заметными следами реконструкции.

На спуске к реке я заметил знакомую фигуру в тёмном пальто. Ершов стоял, засунув руки в карманы, и смотрел на Волгу. Когда он повернулся, наши взгляды встретились.

— Товарищ курсант, — кивнул он мне, — пройдёмся?

Я молча кивнул ему в ответ. Мы двинулись вдоль обледенелых перил, под ногами похрустывал снег. Набережная была почти пустой, только редкие парочки прогуливались, да дворники сгребали снег в кучи.

— Что вы делаете в Волгограде? — спросил я, нарушив затянувшуюся паузу.

— Работа, — коротко ответил Ершов, не сводя глаз с реки.

Мы снова пошли молча. Морозный воздух щипал щёки, а солнце, пробившись сквозь облака, бросало золотистые блики на лёд Волги. Вдалеке виднелись краны — чёрные силуэты на фоне бледного неба. Город медленно залечивал раны. Здесь, на набережной, уже не было следов войны, но стоило свернуть вглубь улиц — и взгляду открывались пустыри с покорёженными оградами, здания с заколоченными окнами, стены, испещрённые следами пуль.

Я помнил из прошлой жизни о Сталинградской битве. Эти камни под ногами, эта набережная — всё это было полем боя. И сейчас, спустя годы, город словно дышал тяжело, с перебоями. Но люди жили. Строили. Дети бегали по улицам, женщины торговали на рынках, а летом из открытых окон во дворах наверняка доносились радиопередачи и запахи щей.

Волгоград выжил. И я знал, что он не просто восстанавливается. Он возвращает себе будущее.

— Как там отец? — Поинтересовался я, выныривая из размышлений.

Ершов кивнул:

— В порядке. Его уже выписали, и он приступил к работе.

— А расследование? — я сделал так, чтобы голос мой звучал ровно.

Капитан неопределённо мотнул головой:

— Пока нет ничего конкретного.

Мы снова погрузились в молчание. Я украдкой рассматривал Ершова: его непроницаемое лицо, внимательный взгляд, чуть опущенные плечи. Он явно не собирался делиться подробностями. Но зачем-то же он дождался меня? Сомневаюсь, что наша встреча была случайной.

— Не лез бы ты никуда, Громов, — вдруг произнёс он, не поворачивая головы.

Я посмотрел на него с непониманием:

— Так я и так не лезу. Времени нет. То учёба, то полёты.

Ершов скептически хмыкнул, но ничего не ответил. Мы дошли до места, где набережная переходила в городскую улицу.

— Хорошо, если так, — проговорил Ершов и направился к переулку. — Береги себя, Громов, — бросил он на прощание, сворачивая в переулок.

— До свидания, товарищ капитан, — ответил я, глядя в его удаляющуюся спину.

По дороге в училище я всё размышлял о словах Ершова. «Не лез бы ты никуда, Громов» — звучало как угроза, но в его голосе я не услышал злость. Скорее… усталость? Или даже тревогу. Но о чём? Если он знает что-то об отце, почему не говорит прямо? Или дело не в отце, а во мне?

Ведь Ершов не просто так появился на набережной. Он ждал меня. Значит, следил. Или ему кто-то приказал.

И почему он так уверен, что я во что-то лезу