Путь в тысячу пиал - Дарья Урбанская

К ней подошел Рэннё и протянул маску:

– Каждой голове – своя шапка.

«Вот ослиное вымя! Когда он уже разговаривать научится?!»

Джэу едва удержалась от того, чтобы не закатить глаза. С трудом, но все же склонила голову в знак благодарности. Забирая свою маску, она случайно дотронулась до ладони Рэннё – шершавой и мозолистой, привыкшей держать дордже, не то, что у Цэрина. Мысли о последнем она снова прогнала и поспешила дальше, вслед за Чжиганом.

* * *

Привал решено было сделать в речной пойме, подальше от источников. В отличие от просоленной почвы вокруг них, где растительности почти не было, здесь зеленела сочная трава, и виднелись островки мелких белых цветов, над которыми жужжали пчелы.

Лобсанг и Лхамо бродили поодаль, собирая засохшие бычьи лепешки для костра. Цэрин уселся в траву и прикрыл глаза. Но он не спал – шевелил губами. И то не было похоже на молитву, скорее на разговор с незримым собеседником.

«Ненормальный!»

По другую сторону поляны так же, прикрыв глаза, сидел Рэннё. А вот в нем все казалось знакомым и привычным. Джэу сразу поняла – медитирует.

И если Рэннё и Цэрин оба сидели с прямыми спинами, поджав под себя ноги, то Чжиган, наоборот, припал на колени, согнулся вперед, касаясь лбом земли. Молился ли он своим богам или скорбел по Сюин, Джэу не знала.

Она перевела взгляд на остальных лаосцев. Мэйлинь крепко досталось при падении. Если Джэу повезло скатиться верхом на Цэрине, то бедной Мэйлинь Ким такой услуги не оказал. Помимо царапин и содранной кожи, что-то неладно было с ее рукой. Она старалась лишний раз не шевелить ей, но при каждом неосторожном движении Кима с ее губ слетал болезненный стон. Ю суетился рядом, пытаясь очередным камнем разбить проклятую цепь. Но куда уж ему. Если не вышло ни молотом, ни топором в доме забойщиков, то какой прок от камня?

Вэй, очевидно, полагал также – сокрушенно покачал головой, а потом стал помогать Джэу с обустройством привала.

Вскоре костер был разведен. Хозяйственная Лхамо перебрала и разделила на всех остатки сыра-чхурпи, мешочек с которым удалось найти среди пожитков, не поглощенных обвалом. На вкус чхурпи теперь был горько-соленым, но выбирать не приходилось.

– А он есть не будет? – кивнул Вэй на Рэннё, обращаясь к Лобсангу.

– Может позже. Он практикует туммо.

– Что?

Лобсанг, сидевший на небольшом валуне, дожевал кусочек сыра и пояснил:

– С помощью своей ла выделяет тепло, чтобы согреться и высушить одежду прямо на теле.

Цэрин приподнял бровь, красноречиво кивнув на костер и на свою высохшую одежду. Но его скептицизма остальные не разделили, ведь их одежда еще оставалась мокрой и неприятным холодком липла к телу.

«Как он так быстро обсох?»

– А нас заодно монах не может просушить? – недовольно проворчал Ким.

– Может быть, кого-то одного… мне сложно судить о возможностях брата, – смешался Лобсанг.

– Вот то-то и оно! Лучше б он помог топлива для костра насобирать. А то как тот лама-отшельник в истории, что кто-то рассказывал в тассаме, помните? Один торговец из Лао путешествовал по Тхибату, встретил истощенного ламу, жившего в одиночестве в хижине посреди леса…

Ким замолчал, так и не встретив тени одобрения или заинтересованности – на лицах путников отражалась лишь усталость. После пережитого в Долине смерти, а затем на источниках ни у кого не осталось сил даже разговаривать. Сюин в такие вечера во время их пути обычно пела лаоские песни, но Сюин больше не было.

Ю обнял свою жену и тихо покачивал ее, глядя в костер. Время от времени Мэйлинь поворачивала к нему голову, и они то шептались о чем-то своем, то украдкой целовались, разделяя пополам горести пути.

– Постеснялись бы хоть лобызаться, – проворчал Ким в их сторону. – Тут человек скорбит об утрате, а вы…

– Оставь их, Ким, – мрачно возразил Чжиган. – Сюин не хотела бы, чтоб… Она вообще была… А как-то мы с ней…

Он замолчал и уставился в костер. Хотя по обычаям Лао полагалось предаться воспоминаниям о погибшем, пересказывать его жизненные истории, но, очевидно, Чжиган никак не мог собраться с силами.

Джэу могла бы начать первой и рассказать о том, как красиво звучал голос Сюин, но не считала себя вправе вмешиваться. Чтобы отвлечься от тяжких дум, она стала разглядывать Цэрина. Его смуглая кожа казалась красноватой в свете костра, а непривычные седые волосы горели пожаром. Давно уже не мокрые, как и одежда на нем. Цэрин провел по ним растопыренными пальцами, разбирая колтуны, а потом принялся заплетать в косы, добавляя в них амулеты-нити Лхамо.

Хоть он и был седым, но уж точно не старым. Джэу это хорошо прочувствовала, лежа под ним в той луже. Воспоминания тут же мурашками защекотали кожу, будто Цэрин снова прикоснулся к ней: горячо, страстно и… совершенно неуместно. Джэу зябко передернула плечами, прогоняя эти мысли.

Цэрин тем временем повернулся к Лобсангу и негромко поинтересовался:

– Туммо – сложная практика. Настоятель вашего гомпа обучил Рэннё этому?

Лобсанг кивнул:

– Но я так не умею. Хоть и читал про туммо в свитках, но еще не достиг нужной ступени обучения, чтобы познать все тонкости медитации. А кушог Берми…

Лобсанг осекся, замолчав.

– Я чувствую груз противоречий, что лег на твои плечи… – произнес вдруг Цэрин.

Джэу тихо хмыкнула.

«Еще немного, и начнет как Рэннё умничать».

– …и я думаю, что ты прав в своих сомнениях, Лобсанг.

«Нет, Рэннё бы такого точно никогда не сказал».

Лобсанг тоже вскинул голову, явно удивленный поддержкой, а Цэрин медленно продолжил, осторожно выбирая слова:

– Мне сложно это объяснить, но… я чувствую, что ты не лжешь и не ошибаешься. Хоть о традиции, про которую ты рассказал, я и не слышал прежде. Когда основали первые гомпа, мир был не таким жестоким, как нынче. Под плиту действительно закапывали человека, но давно уже почившего. И то были лишь истолченные кости. А не живой монах.

– Откуда ты знаешь про это? – спросил Лобсанг, ковыряя прутиком землю под ногами. – Ты был на обучении в одном из монастырей?

– Может быть и так. Прошлое скрыто от меня, но иногда внутренние демо… хм… внутренний голос дает подсказки, которые еще ни разу не подвели.

– И что он говорит про настоятеля Бермиага?

– Что он не тот, за кого себя выдает, – пробормотал Цэрин едва слышно.

Прутик Лобсанга хрустнул, преломившись.

Если бы Джэу не прислушивалась специально