Гнев Несущего бурю - Дмитрий Чайка

— Хорошо, что ты пришел именно ко мне, — сидонянин, улыбка которого потухла, в растерянности крутил в руках потертый абак2 с костяшками из клыков водяного быка. — Ты не понимаешь, почтенный Рапану, что сейчас происходит. Родосцы и лукканцы хвалятся в каждом порту, что пленили самого царя Энея. Говорят, он сидит в яме как беглый раб. И что он дал такую клятву, что ничего не сможет сделать своим обидчикам. Твоего царя больше не боятся, Рапану, он показал свою слабость. Восточный берег бурлит, как котел. Люди только и обсуждают новости с севера. Многие благодарственные жертвы в храмы понесли. Молятся, чтобы подох твой царь в той яме. Я говорю с тобой только потому, что наши отцы, деды и прадеды вели общие дела и были гостеприимцами. Более того скажу, если узнают, что я веду с тобой этот разговор, мне не поздоровится. Уходи. Тебе никто ничего не даст ни в Сидоне, ни в Библе, ни в Тире. Твоего царя ненавидят. Никто не хочет его освобождения.

— Я не понимаю, о чем ты говоришь, почтенный, — с каменным лицом ответил Рапану. — Я всего лишь купец, пусть и приближенный к государю. Выкупом занимается царица и диойкет, меня это не касается.

— Я по-прежнему твой гостеприимец, почтенный Рапану, — мягко ответил сидонянин. — Но я клянусь тебе, что все сказанное мной — правда. Побыстрей покинь Сидон, пока весть о твоем прибытии не попала на царскую гору. А она попадет туда сразу же, как только ты переступишь порог этого дома. Я сам отнесу ее, скажу, что ты предлагал мне медь, но мы не сошлись в цене. Запомнил? Медь! Это все, что я могу для тебя сделать.

— Я понял тебя, — Рапану встал и коротко поклонился. — Преуспевай в своих путях, почтенный Магон!

— Да не оставит тебя милость богов, почтенный Рапану!

— Сделай мне последнее одолжение, — Рапану хлопнул в ладоши, а когда с улицы вошел слуга, поставил на стол клетку с голубем и тяжелую суму, глухо звякнувшую обожженной глиной. — Передай послание своему царю, почтенный Магон. Ты найдешь в сумке табличку и для себя. Сделай в точности, как там написано, и выпусти голубя. И тогда твой корабль, который по странному недоразумению не может выйти из порта Энгоми, попадет домой целым и невредимым. Я лично займусь этим.

Пока отцовский компаньон наливался дурной кровью и копил ругательства, Рапану спешно выскочил из лавки и зашагал в сторону своего корабля.

— Не хотите давать денег, сволочи, тем хуже для вас, — ворчал Рапану, затылком чувствуя недоброжелательные взгляды. — Значит, работаем по плану Б. Дело сделано! Теперь надо бежать из этого проклятого города!

Ему, конечно, казалось, что на него все смотрят, но отплыть стоило немедленно. Если уже самого царя Энея здесь не боятся, то и он сам может оказаться в яме. Почтенный Рапану оттоптал немало ног в борьбе за рынок Египта.

* * *

В то же самое время .

Крепкие путы священной клятвы не давали Кноссо разгуляться. Клятва и отсутствие оружия. Он остался в одной набедренной повязке, как и все тут. Ножи, копья, кольца и даже ожерелья кентархов, обозначающие их ранг, — все было снято жадными до добычи врагами. Даже тот самый браслет, что царь Эней подарил счастливчику Диоклу, отобрали. Вот потому-то критянин, не имея возможности выпустить кишки этой помеси осла, свиньи и собаки, только мечтал об этом, лежа на песчаном берегу и любуясь на море. Никто из его людей даже не думал бежать или бунтовать. Зачем? Их кормили, их поселили в дома горожан, которых для этого выгнали пинками. Их даже пальцем не трогали. Пираты свято блюли свои клятвы. Ровно до того самого дня, как три кипрских гиппогога привезли выкуп.

— Ну что, бывайте, парни! — ласково оскалился Кноссо, когда вступил на борт корабля. Это он сказал лукканцам, которые сверлили его ненавидящими взглядами. Если бы взгляды могли жечь, Кноссо уже превратился бы в уголек.

— Свидимся еще, — пообещали они.

— Да уж, не сомневайтесь, — оскал Кноссо превратился в маску свирепой ярости. — Великое море — оно ведь не так уж и велико, если подумать. Ждите в гости, овцелюбы. Дядя Кноссо придет за своим. Вы забрали мое ожерелье, а я сделаю себе новое из ваших глаз. Пусть Морской бог будет мне свидетелем. Он получит от меня невиданную жертву.

— Хепа! — с надеждой посмотрел на вожака стражник. — Договор ведь исполнен. Я могу ему сердце вырезать?

— Не можешь, — мрачно ответил Хепа, сплюнув сквозь дырку в зубах. — До самого Энгоми клятва действует. Пусть мелет языком, сволочь проклятая. Он все равно покойник.

На этой счастливой ноте три с лишним сотни человек отплыли домой, сгорая от стыда за все, что произошло. Их царь сидит в яме, а они получили свободу. Позор немыслимый. И всю дорогу до Энгоми пламя в сердцах разгоралось все сильнее с каждым днем, благо добрались они непривычно быстро. Парни просто умирали на веслах, словно стараясь расплескать предавшие их волны.

Кноссо сошел на берег, пряча глаза от людей. Его никогда не видели таким. Господин наварх всегда одевался немыслимо пестро и был увешан золотом, словно египетская царица. А теперь он почти нищий. По босяцкой привычке Кноссо все, что имел, надевал на себя.

— Эй, ты! — махнул он мужичку, впряженному в оглобли чудной колесницы. В ней скамья сделана и плетеная из лозы крыша, чтобы седоку солнышко голову не напекло. Эта мода совсем недавно пошла, и называлась такая повозка «рикша». Что за рикша и почему именно рикша, никто не знал. Но сейчас столько новых слов каждый день появлялось, что никто и внимания на это не обратил. Вон, про котлеты тут тоже раньше не слышали, а теперь уплетают их за милую душу.

— В любое место города — обол, господин, — угодливо согнулся рикша, который скучал без седоков уже который час, переступая босыми ногами по раскаленной дороге. Не шла сегодня работа. Тем не менее, он особенно ни на что не рассчитывал, критически оценивая непрезентабельный вид будущего пассажира.

— К царской горе, к дому Кноссо, — махнул критянин, и возница широко раскрыл глаза. Узнал.

Кноссо, трясясь в легкой повозке, хмуро смотрел по сторонам. Город жил