Черкес 2. Барочные жемчужины Новороссии - Greko

Но есть и обратная сторона медали. Чужие планы и расчеты. Не колеблясь и надеясь разобраться, выдал то, что меня и позабавило и насторожило:

— Англичанин, мой спутник, любит цитировать слова своего соратника и покровителя Уркварта: «мы могли бы в любое время и за пустячную цену, благодаря воинственному расположению населения, его нехитрым привычкам и воздержанному образу жизни сформировать и вооружить двести тысяч храбрейших в мире воинов, способных, в случае крайней необходимости, дойти с огнем и мечом до самых ворот Москвы».

Торнау расхохотался в полный голос, впервые привлекая к нам внимание.

— Ох, уж эти англичане! Вечно они выдают желаемое за действительное! Двести тысяч! Да черкесы и двух десятков тысяч не могут собрать. И двух тысяч на долгий срок! С голоду перемрут. Как съедят свой запас, что из дома прихватили, так и повертаются!

— Меня Спенсер просил узнать про настроения среди черноморцев.

— Ну, коль они в иллюзиях мечтают прибывать, скажи им, что казаки спят и видят, как бы из-под руки царя сбежать. И что любят английского короля, что пообещал уже черкесам волю!

— Это же — глупость!

— А они поверят! «Я сам обманываться рад» — это про них, хотя Саша про чувства к девушке писал.

— Саша — это Пушкин?

— Он самый. Гостил у нас месяц во время войны с турком.

Офицер поворошил угли угасающего костра. Его лицо ровным счетом ничего не выражало. Застыло, словно восковая маска. Он неожиданно вздохнул расстроенно и изменяя своему нутру:

— Сумбурная беседа у нас случилась. Два часа промундштучили, а толку чуть. Да, по-иному бы и не вышло. Сказать нужно так много, что лучше промолчать…

— Федор Федорович, хоть в двух словах расскажите, как вам удалось к морю пробраться?

— Моими проводниками стали братья Карамурзины, известные абреки, всю жизнь воевавшие с русскими и похоронившие своих братьев, убитых на этой войне. А также имам Хази.

— Имам? — вскричал я полушепотом.

— Имам и известный абрек. А еще мы выменяли за две лошади пленницу, чтобы доставить ее к морю туркам, избегая через то подозрений в цели нашего путешествия.

— Невероятно!

— Знай: пробираться по горам и чаще — неимоверно трудное дело. Узкие тропинки на скальных карнизах, огромные камни на твоем пути, через которые лошадей переносят на руках, стремительные ручьи и горные реки… Измучились, пока добрались до Ачипсоу. Там я встретил девушку невероятной красоты… Черкешенки прекрасны… Но эта… — Торнау встряхнул головой отгоняя воспоминания, а я понял, что Бела Печорина — это вовсе не выдумка Лермонтова. — Меня выдавали за чеченца, чтобы объяснить мое слабое знание языка, ибо двигались мы большой компанией. Все новые абреки присоединялись к нам. Так через многие селения и доехали до моря, где был торг с турками. Продали девушку за две лошади и два вьюка бумажной материи.

Торнау замер, не то заново переживая этот момент, не то не веря собственным словам.

— Далее мы добрались до владений князя Облага в Сочипсах. Приняли нас ласково, дали провожатых-убыхов, и мы поехали в Абхазию. Ко мне часто приставали с вопросами, кто я и откуда. Пришлось показать, как я стреляю из ружья, перезаряжаясь на полном скаку. Лишь тогда ко мне стали относиться с уважением. Абазинцы приняли Карамурзина ласково, и я смог осмотреть долину у мыса Адлер. Избегнув многих опасностей и ненужных встреч, пробрался в укрепление наше в Гаграх. Там и закончилась моя вылазка.

Я был уверен, что Торнау не рассказал мне и сотой части всех трудностей, с которыми столкнулся, сложных моментов, неизбежных, когда выдаешь себя за человека другой культуры и религии. Подозрительность черкесов, их война друг против друга и сама природа — что только не стояло у него на пути. Я не смог удержаться от еще одного вопроса.

— Что было самым трудным?

— Самым опасным и трудным было вернуться к своим, — усмехнулся офицер. — Ступай на берег. Там тебя будет ждать высокий блондин-канцелярист. Чиноначальник, сразу узнаешь по значительному мурлу. Сафонов, порученец Воронцова. Он тебя на пароход свезет.

— Дурной человек?

— Нет. Просто шпаков не терплю.

Я поднялся, отряхнул мундир.

— Постой! Ты спрашивал: где и когда? В конце августа, район Пшады.

— Откуда вам известно?

— Работа у меня такая, — ответил он бесстрастно и отвернулся к костру.

Снова застыл недвижимо. Мне привиделись кандалы на его сильных руках, но то был обман зрения: за цепи я принял кинжал, который неловко задрался наверх с тонкого пояса.

Я побрел к берегу, обходя лежавших на земле солдат. Аул все горел, света хватало. Вдали пылал лес. На воде покачивался иллюминированный корабль. Стонали в лазарете раненые. Театр абсурда! Очередной театр абсурда!!!

На берегу стоял чиновник. Молодой, не больше тридцати, но уже коллежский асессор и с орденом на груди. Он кивнул мне, сразу узнав, но руки не подал.

— Степан Васильевич! — представился. — Величественная панорама, вы не находите⁈ Бивуак, костры, корабли в огнях. Как вам нравится: лес подожгли, канальи? Столько убытков!

— Так ведь — война!

— Война войной, а порядок следует блюсти! Богаты лесом кавказские земли! — вдруг поменял он тональность. — Граб, дуб, орех, можжевельник. Они так нужны Черноморскому флоту! А эти черкесы — жгут!

— Так свое, не чужое!

— Как свое? — изумился Сафонов.

Я понял, что он искренне считает все окружающие земли собственностью императора, а в войне с черкесами видит досадное препятствие. Рассказать, что ли, сколько крови прольется, чтобы этот лес Империи достался? Не поверит. А если поверит — умрет от огорчения, подсчитав убытки. Прав Торнау: шпаки — они такие шпаки!

— Представьте, в Анапе нашли мраморного орла! Римская работа! Потрясающая находка! Украсит дворец наместника. Он — в восхищении!

— Что за черкес к нему приходил?

Чиновник замялся, не понимая, достоин ли я его ответов. Но припомнив, что выполняет в отношении меня поручение свыше, решил не манерничать. Кто знает, что я за птица?

— Ногой. Черкесский уздень. Наверное, из ногайских татар. Тут таких много. Откочевали из-под Перекопа. Просил помощи в мщении за отказ отдать ему любимую черкешенку. Хочет вырезать аул несостоявшегося тестя. Называл графа отцом, клялся в верности. А сам, наверное, шпион. Шекспировская