Красавчик. Часть 1 - Андрей Анатольевич Федин

– Сергей, может, выйдем на улицу? – спросила Лебедева. – Прогуляемся, поговорим?

Глава 20

Алёна надела очки, посмотрела себе под ноги. Я сдержал желание снова рассмотреть её лицо; слушал, как сердце в груди подсчитывало наши шаги. В коридоре и на лестнице мы с Лебедевой не разговаривали. Шли рука об руку. Аромат моей туалетной воды смешивался в воздухе с запахом табачного дыма. Сверху и снизу от меня звучали громкие голоса и смех. Мы встретили по пути несколько шумных компаний, которые наверняка сейчас направлялись в сторону танцплощадки. На первом этаже я улыбнулся хмурой вахтёрше – та кивнула в ответ и пожелала мне хорошего вечера.

У выхода из жилого корпуса я на секунду остановился – окинул взглядом площадь около фонтана. Отметил, что там сейчас было многолюдно. Поэтому я не пошёл к скамейкам, а спустился вместе с Алёной по ступеням и сразу же повернул на аллею. С каждым шагом мы всё дальше отдалялись от танцплощадки. Я невольно вспомнил, как шёл этим же путём в первую ночь пребывания в пансионате. Мои мысли скользнули в воспоминания глубже: туда, где я впервые тогда услышал Алёнин голос. Я улыбнулся, когда вспомнил, что Лебедева тогда назвала меня Ихтиандром.

– Серёжа, я завтра уезжаю, – сказала Алёна.

Звуки её голоса снова прогнали по моей коже стаю мурашек. Лебедева всё же взяла меня под руку. Она сняла очки, взглянула мне в лицо. Я вновь увидел тени вокруг её глаз. Сейчас они были не столь заметны, как в освещённом коридоре.

– Я потому и пришла сегодня, – сообщила Алёна. – Чтобы извиниться и чтобы попрощаться. Оттягивала этот момент. Думала: будет более подходящее время для прощания. Не хотела, чтобы ты, Серёжа, увидел меня… такой.

Она взмахнула очками у себя перед лицом.

Подали голос цикады – они будто повиновались взмаху дирижёрской палочки. Ветер запутался в ветвях ивы: он покачал похожими на щупальца морского чудовища ветвями и пошелестел листвой.

Лебедева повела плечом.

– Решила, что до завтра ничего не изменится, – сказала она. – Я только изведу себя мыслями о том, что обидела тебя, и что ты считаешь меня неблагодарной самовлюблённой актриской из Москвы. Хотя… я такая и есть… была.

Я усмехнулся и ответил:

– Алёна, у нас был обычный курортный роман. Какие могут быть обиды? Мужчины вообще не обижаются, чтобы ты знала. Мы только иногда огорчаемся. Но это не тот случай. Мы сразу с тобой обозначили: курортный роман останется на курорте.

Я пожал плечами, добавил:

– Алёна, ты красивая женщина. Умная, интересная. К тому же – кинозвезда. Мне с тобой было хорошо. Но всё хорошее рано или поздно заканчивается. Поэтому не грузись. Спокойно возвращайся домой. В свою привычную московскую жизнь.

Я повернул голову, взглянул на Лебедеву.

Пробившиеся сквозь листву деревьев лучи закатного солнца окрасили Алёнино лицо в золотистые тона. Но они не спрятали окружавшие глаза Лебедевой тёмные пятна.

– Неважно выглядишь, просто Алёна, – сказал я. – Сегодня ты не похожа на кинозвезду Елену Лебедеву. Ты будто только-только вышла из запоя. Или двое суток провела без сна. Что у тебя стряслось? Помощь моя тебе нужна?

Лебедева сжала холодными пальцами мою руку. Я заметил, как она вдохнула и приоткрыла рот. Но Алёна будто бы передумала говорить: она снова сомкнула губы, выдохнула и чуть заметно качнула головой. Опустила взгляд на подрумяненные светом заката тротуарные плиты – тень от шляпы скрыла её лицо подобно траурной вуали. Справа от нас будто бы сомкнули свои ряды деревья, они преградили путь солнечному свету. Небо над головой ещё не почернело, но на аллее впереди нас вдруг сгустился мрак. Подстриженные кусты превратились в тёмную изгородь.

Алёна покачала головой.

– Ты мне ничем не поможешь, Серёжа, – сказала она. – Не обращай внимания на мой внешний вид. Я сегодня… не в форме.

– И всё же. Что произошло?

Я заметил, что Алёна подстроилась под мои шаги. Мы шли нога в ногу. Неспешно.

– Прошлой ночью у меня случился очередной приступ, – сказала Лебедева. – Под утро. Такое случается… теперь. В этом никто не виноват. Это такая болезнь, Серёжа. Очень болела голова. Поэтому я к тебе и не приходила.

Алёна повернулась ко мне, улыбнулась – её улыбка мне показалась невесёлой, будто бы вымученной.

– Что за болезнь? – спросил я. – Как её лечат? Какие нужны лекарства?

Лебедева тряхнула шляпкой.

– Лекарства… у меня есть, Серёжа, – ответила она. – Всё есть. Ты не волнуйся. Твоя помощь мне не нужна.

Алёна убрала за ухо выскользнувшую из-под шляпы прядь волос.

– А деньги? – поинтересовался я. – Деньги на лекарства и на лечение нужны?

Алёна снова вымучила улыбку, погладила меня по руке.

Наши взгляды встретились. Лебедева вздохнула.

– Денег мне хватает, Серёжа, – сказала она. – Не волнуйся. Если понадобится больше – возьму у родителей.

Алёна спрятала лицо в тень; передёрнула плечами, словно озябла.

Только сейчас я заметил, что уже не слышал звуки музыки. Всё громче трещали цикады, шелестел листьями ветер и гудел за стеной из деревьев морской прибой.

– Что за болезнь у тебя? – спросил я. – Почему болела голова? Болела не по-детски – это видно по твоим глазам.

– Я так плохо выгляжу?

Алёна посмотрела на меня из-под бровей.

– Не уходи от ответа, – сказал я. – Рассказывай.

– У меня в голове опухоль, Серёжа.

Лебедева прикоснулась к своему виску дужкой очков.

– Плохая опухоль, – сказала она. – Неоперабельная. Сказали, что я точно проживу с ней ещё год. В лучшем случае: два года, если буду лечиться. Но намекнули, что это вряд ли будет нормальная жизнь: не такая, как раньше.

Алёна посмотрела мне в глаза – снова изогнула губы: её гримаса в этот раз не походила на улыбку.

– Голова у меня болела и раньше, Серёжа. Были и головокружения, и слабость. Я списывала всё это на усталость: работала много, мало спала. В июне на репетиции потеряла сознание. Вызвали скорую. Я очутилась в больнице.

Лебедева развела руками.

– Знаю, что должна была обратиться к врачам раньше, – сказала она. – Может, тогда бы всё было иначе. Но теперь уже поздно. Можно только отсрочить неизбежное. Да и то: ненадолго. Промежутки между приступами становятся всё меньше. Таблетки и уколы помогают только отчасти – но всё хуже. Дальше будет всё больше боли и всё меньше привычной жизни. Даже не знаю, Серёжа, что лучше: год, или целых два года таких мучений. Театр, роли в кино – скоро всё это останется в прошлом.

Алёна вновь скривила губы.

– Я всё думала о