Барон фон дер Зайцев – 2 - Андрей Готлибович Шопперт

про борьбу со спорыньёй. Ржи садят в два раза больше, и в ней чёрных зёрен больше. При этом гораздо больше. Так, что если там в районе тонны получилось заражённых зёрен, то ржи и за четыре выйдет. И ведь всю эту отраву люди ели. А следом ещё овес с ячменём. Там соизмеримые почти с рожью объёмы. Плохо, что нельзя их все смешать и в муку превратить. Что-то про хлеб из ячменя Иоганн не слышал. Вообще, кроме перловой каши куда этот злак используют? Пиво варят? Придётся просто сжечь заражённые зёрна. Или тоже переработать в муку и купцам заморским продать. Английским например… А вот дешёвая ржаная мука, налетай. Только для вас и берегли, сер.

На пробу размололи перебранную пшеницу. Зёрна-то снаружи совершенно чёрными были, и Иоганн даже скуксился, что не выйдет у него ничего. Пропала отличная идея для мсти. Не будет аббатиса есть пирожки из чёрной муки. Но на удивление, когда зерно заражённое — целый мешок смололи и превратили в муку, да потом пока ещё немного нормального зерна смололи, чтобы «промыть» жернова, то мука получилась практически белой. Есть точечки чёрные, но они муку серой и тёмной сильно не сделали. Нормальная пшеничная мука.

Возник вопрос. Пути два. Раз не хватает зерна пшеницы, то его можно и купить. Пройтись по окрестным дорфам во все стороны… ну, кроме юга, где восстание ещё в самом разгаре, и купить пшеницу, а потом отдать её тем же пацаном на переборку, а полученные семена перебрать, крупные зёрна выбрать и отдать Хольте, а мелкие и поломанные всякие пустить на муку для пирожков и хлеба, что бабка Лукерья печёт, да же не для себя, а пусть Герда тёплым белым хлебом детвору балует. Воспоминание потом на всю жизнь… Нормальный ход. Второй путь простой и совершенно незатратный. Добрать до необходимого количества обычным зерном и отдать Преподобной матери Елизавете часть долга мукой, а часть зерном. Она муки вообще не требовала, ей зерно нужно было. Так ничего, это вам преподобная матушка бонус. Пользуйтесь на здоровье, Бога за нас молите.

Не. Дед Ивана Фёдоровича регулярно парню говорил, когда тот лёгких путей искал.

— Не хлыздь, Ваньша. Привыкнешь хлыздить и всю жизнь загубишь.

Сейчас сказать некому.

— Не хлыздь, Ваньша! — сам себе сказал.

— Чего? — Отто оглядел мешки с мукой, приготовленные в дар женскому монастырю имени святой Марии Магдалины, — Богоугодное дело.

— Точно. Я обещал Преподобной матери Елизавете побольше. Давай-ка, хер Отто, организуй вояж по окрестным дорфам. Нужно купить несколько возов пшеницы. Деньги я выделю. Сам говоришь — дело богоугодное. Зачтётся. — И про себя. — Конечно же зачтётся уничтожение людей именем бога обманывающих и избивающих женщин, обязательно зачтётся. Он же велел око за око требовать.

— Сколько же покупать пшеницы? И какой озимой или яровой? — Хольте бороду подёргал, соображал видимо куда двинуть за покупками.

— Озимую же не посеять. А мы перебирать будем, так что лучше яровую. Нам нужно пять мешков муки… — Иоганн остановился. Дальше математика секретная. Один процент примерно заражённой пшеницы. То есть, нужно пятьсот мешков. В Ласте шестьдесят мешков. Пятьсот на шестьдесят разделить? Девять ластов с запасом хватит.

— Так чего? Сколько?

— Давай купим девять ластов.

— Ласт пшеницы стоит четыре марки, — ого, Иоганн, когда мстю задумывал, если честно, на такое на рассчитывал.

— Я выделю сорок марок, — за всё нужно платить. За обман нужно платить и за мстю, и за прогрессорство тоже платить. Ну, чего уж теперь, нарисуют на одну картину больше. Зерно же не на выброс. Большинство в замке останется. Ребятам на тёплый хлеб. Пусть у пацанов будут светлые воспоминания, — Езжай, хер, Отто. Деньги я дам.

Глава 20

Событие пятьдесят восьмое

Двор вымер. Не двор французского короля. Хотя там в Европах может уже вовсю «Черная смерть» гуляет. Оспа гуляет. Мрут. И французы мрут. Но им за дело это. Не, двор замка вымер. Никто не бренчит железом, не орёт на новиков, и даже Старый заяц не кричит на своих. Он с одним из арбалетчиков и обозом, что снарядил Отто за зерном в Пиньки и ближайшие дорфы, двинул в Ригу. Ему нужно архиепископу доложить про очередную бойню, про убитых арбалетчиков, и попросить на замен парочку «кого им не гоже». А чего, ему же скучно в маленьком замке, делать нечего, пусть учит дебилов и молодёжь. Литвины? Это случайно. Три раза? Три раза случайно. Не хочешь, не бери. Безруких есть несколько. Нада?!! Ладно, хер архиепископ, понял, не надо безруких, осознал, лучше дебилов.

Двор без брякания железа и галдежа новиков кажется огромным и пустым. Вчера ещё жизнь била ключом. Пятеро крестьян из Кеммерна позарились на половину марки серебряной и пришли с одним ломиком и двумя мотыгами колоть лёд в отхожей яме. На удобрения его пущать. Превращать отходы в доходы, как пелось в одной песне перестроечной. И несмотря на недостаток инструмента получилось у них это быстро. Оказалось, что яма мелкая совсем. Даже метра нет.

— Горбачёв говорил, что углубить надо и расширить, — оглядывая вычищенную яму, поделился опытом Иван Фёдорович с управляющим.

— Кто есть Горбайчьёв? — Отто в последнее время вместе с фон Боком русский учит. Ну, так себе пока успехи.

— Сволочь одна лысая. Лучший немец. Его дьявол пятном отметил. Но говорил он всегда правильно, делал неправильно.

— Где есть Горбаньчьёв?

— В Аду, вестимо, жарится жиртрест на двух сковородах сразу, чёрт с ним. Нужно углубить и расширить. А то построим, потом уже не получится вот так зимой очистить.

— Карашой.

Углубили и расширили. По заветам Горбача. Он, возможно, про сортиры и говорил? И за один всего день, из заготовленных давно досок, Игнациус, Самсон и Карлис — Карлуша, по эскизам барончика, сбили двухсекционный сортир с буквами «М» и «Жо». В прямом смысле. Иоганн сам вывел, чёрной краской. И даже похулюганил посадил на клей на буквы несколько камешков жёлтого янтаря. А чего, у человека всё должно быть прекрасно и душа и… сортир. Дядя Ваня сказал? Или доктор там? В кабинете биологии эти слова были на плакате у них в школе, а под этими словами другой плакат со скелетом того самого человека.

Теперь даже стука топоров нет. Мёртвая тишина.

Иоганн сидел и красками брата Сильвестра сразу две новые картины рисовал. Сначала угольком контуры