Ружье на динозавра - Лайон Спрэг Де Камп

несколько столетий, – когда подобные вещи будут лучше организованы. Мое уравнение было далеко не очевидно. Все разработки в области ядерной физики за последние тридцать лет указывали в другом направлении.

Моя цепная реакция использует железо, последнее, что может прийти в голову использовать в таких опытах. Оно находится в самом низу кривой атомной энергии. Все остальное можно превратить в железо, высвобождая энергию, в то время как превращение железа во что угодно поглощает энергию.

На самом деле энергия поступает не от железа, а от… других элементов реакции. Но железо необходимо. Оно, строго говоря, не служит катализатором, поскольку трансмутирует, а потом снова обращается в железо, в то время как настоящий катализатор должен оставаться неизменным. Но эффект тот же самый. Железо настолько распространено в земной коре, что можно взорвать ее всю целиком с одним большим пуфф!

Я вспоминаю, что чувствовал, когда в прошлом месяце впервые вывел эти уравнения здесь, в моем офисе. Я сидел, уставившись на стеклянную дверь с моим именем на ней, «Др. Уэйд Ормонт», которое изнутри читалось наоборот. Я был уверен, что сделал ошибку. Я проверял и перепроверял, вычислял и перевычислял. Я прошел по моим ядерным формулам не меньше тридцати раз. Каждый раз мое сердце, мое бедное старое сердце билось все сильнее, а желудок все туже стягивало в узел. У меня хватило ума не говорить никому в отделе о моем открытии.

Даже тогда я не отказался от попыток найти изъян в моих уравнениях. Я скармливал их компьютеру на тот случай, если в них была очевидная, бросающаяся в глаза ошибка, которую я тем не менее проглядел. Разве не то же самое – минус вместо плюса или что-то в этом роде – случилось однажды с Эйнштейном? Я не Эйнштейн, хотя и вполне приличный физик, так что и со мной это могло случиться.

Однако компьютер сказал, что нет. Я был прав.

Тогда возник следующий вопрос: что делать с этими результатами? Они не приближали нас к цели лаборатории – более мощному ядерному оружию. Стандартной процедурой было бы составить отчет. Его бы напечатали, сделали копии и проштамповали «Совершенно секретно». Несколько копий курьеры развезли бы тем, кому положено знать о таких вещах. Он уйдет в AEC и тому подобные организации. Люди в этой области приучены помалкивать, но знание о моем открытии все равно распространилось бы, даже если на это ушло бы несколько лет.

Я не думаю, что правительство США когда-либо попыталось бы взорвать мир, но другие могли бы. Гитлер бы мог, после того как увидел, что поражение неминуемо, если бы знал как. Нынешние коммуняки довольно хладнокровно подсчитывают риски, но неизвестно, кто будет ими командовать через десять или двадцать лет. Как только это знание распространится, кто угодно с разумным запасом ядерных устройств может нажать на кнопку. Большинство не стали бы этого делать, даже мстя за поражение, но некоторые захотели бы шантажировать возможностью его применения, и совсем уж единицы привели бы его в действие, если их прижать. Какова доля параноиков и других безумцев в населении мира? Она должна быть достаточно высокой, раз уж немалая часть правителей и лидеров в мире принадлежат к этому типу. Ни одна форма правления из придуманных до сих пор – монархия, аристократия, теократия, тимократия, демократия, диктатура, советы или что у вас там есть – не преградит путь наверх таким людям. До тех пор, пока эти племена безволосых обезьян объединены в суверенные нации, ядерный рагнарёк не только возможен, но и вероятен.

В связи с этим, не безумец ли я сам, если спокойно рассматриваю возможность взорвать мир?

Нет. По крайней мере, психиатр заверил меня, что мои беды другого сорта. Человек не свихнулся, если он удовлетворяет свои желания рациональным образом. Что же касается природы желаний, она в любом случае иррациональна. У меня есть достаточно причин, чтобы желать истребления моего вида. Это не какая-нибудь надуманная теория высокого полета; не религиозная мания о грехах человеческих, а простая здоровая жажда мести. Христиане притворяются, что не одобряют мстительность, но это только один из возможных взглядов на месть. Многие другие культуры признают ее правильной и должной, поэтому она не может быть признаком ненормальности.

Например, когда я вспоминаю мои пятьдесят три года, что я помню? Ну, возьмем день, когда я впервые вошел в школу…

* * *

Я предполагаю, что в шесть лет я был маленьким пугливым зверьком, худым, упрямым и не по годам умным. Мой отец был профессор, и от него я усвоил многосложную манеру высказываться (которая в том числе проявлялась в использовании таких многосложных слов, как «многосложный»). Шестилеткой я уснащал свою речь таким словами, как «теоретически» и «психоневротический». Из-за болезненности я был тощим, как жертва голода, с мускулатурой, которой едва хватало, чтобы перетащиться из одного места в другое.

Хотя сам себе я всегда казался невероятно хорошим мальчиком, которого все задирают, мои старшие родственники в их последние годы уверяли меня, что я был вовсе не таким, а, напротив, самым несговорчивым существом из всех, кого они встречали. Не то чтобы я был шалун или проказник. Наоборот, я тщательно соблюдал все установленные правила и порядки с прилежанием, какое бы согрело сердце прусского сержанта-инструктора строевой подготовки. Проблема была в том, что в ситуациях, которые зависели не от выполнения формальных правил, а от способности каждого приспособиться к желаниям других, я никогда не рассматривал ничьи желания, кроме своих. Вот их я преследовал с фанатической целеустремленностью. По моим представлениям, другие люди были просто неодушевленными предметами, чье предназначение в мире – служить моим желаниям. Что они думали, я не знал и знать не хотел.

Ну, это то, что рассказывали родственники. Возможно, они тоже были необъективны. Так вот, когда я пошел в первый класс средней школы в Нью-Хейвене, веселье началось с первого же дня. В перерыве одна парочка сцапала мою кепку, чтобы поиграть ею в «а ну-ка отними». Игра заключалась в том, что они перекидываются кепкой, пока владелец прыгает туда и сюда, как рыба на крючке, пытаясь вернуть свой головной убор.

Несколько минут спустя я, потеряв терпение, попытался камнем размозжить голову одному из обидчиков. К счастью, шестилетки недостаточно сильны, чтобы поубивать друг друга таким простым способом. На голове у мальчика вспухла шишка, после чего все остальные набросились на меня, и образовалась куча мала. Я был слабым и не смог бы справиться ни с одним из них. Учитель выудил меня из-под кучи.

С учителями я