Целитель - Михаил Васильевич Шелест

Она имела максимальную осадку в три метра с водоизмещением в сто тонн, ширину чуть больше шести метров и требовала для управления всего шесть матросов. И, что самое главно, у меня на челноке имелись паруса именно для этого кораблика, потому что именно его я и собирался строить в этом мире. И не только паруса, хе-хе! Насосы, электродвигатели для палубного такелажного оборудования, система кондиционирования и много чего другого. Вплоть до вооружения. Я долго сидел над проектированием этой «яхты». Может быть поэтому и задержался с отправкой в прошлое. А потом и «хош» прошёл. Заботы-хлопоты затянули… И вот я здесь в другом статусе.

Плавание по морю меня успокаивало. Мне нравилось часами и сутками смотреть на меняющую оттенки водную стихию в сочетании с небом. Море, небо, чайки, ветер, волны. Я одновременно и обожал море, и боялся его. Нет, не боялся, а опасался. У моря женский характер. Очень часто непредсказуемый. Только что светило солнце и волны искрились лазуритом, и вдруг, набежали тучи, задул ветер и ты получаешь такой «пендыр», что проклинаешь тот день, когда «сел за баранку этого пылесоса». И тут важно не сломаться, а переждать. Буря проходит. Всегда проходит. Главное — самому не «дать течь» и не погрузиться в пучину страстей. Это я про женщин, да…

Зимой мы отправили свою сельдь в Москву на государев двор и конечно же получили приказ «слать ещё и побольше». В ответ мы отписались, что нужен лавровый лист и перец горошком. И то и то везли либо из Греции, либо из Персии. Государь сообщил, что разрешает мне вести торговлю с Персией. Ну, не мне, а моим купцам, естественно.

А, хе-хе, «патент» на торговлю с Персией дорогого стоил. Это ведь можно не только оттуда что-то везти, а и туда. А для этого нужно строить корабли на Каспии.

— Э-э-э… Какие нахрен корабли на Каспии. Астрахань ещё не наша! — вспомнил я. — Вся торговля ведётся именно через Астрахань. Там и Персидские купцы, и Индийские, и китайские. Ну и ладно. Значит на Волге суда построим! Но это потом. А пока пусть на «попутках» добирается. Мне, кроме специй, и не надо ничего. Однако, лисьих шкур на хорошую торговлю не наберётся. Надо зарплату взять мягкой рухлядью.

Потом я вспомнил, что моя сельдь неплохо разошлась и в Великом Новгороде. Балтийская сельдь-салака достигала двадцати сантиметров, а Беломорская — тридцати и более. Беломорская сельдь является подвидом Тихоокеанской. Она и жирнее и вкуснее балтийской, по-моему.

Для себя мы сельдь и коптили, но здесь в лесу совсем не встречалось ольхи и поэтому копчёную селёдку делали у нас в московской усадьбе. Да и провесная она была хороша. Очень люблю селёдку! Да, с картошечкой!

Кстати о картошке! Не удержался я от, кхм, провокации и засадили мы картофелем аж целый гектар. В «закромах Родины», а по-другому склады челнока и не назовёшь, ибо именно оттуда в него попало и в нём хранилось и имущество, и продукты, картофеля имелось тонн десять. Он всё равно не портился в челноке, вот я и заготовил его впрок. С картофелем от голода не помрёшь, — это — раз, и сажать я его намеревался не только у себя в огороде, это — два. Вот сразу половина запаса картофеля на один гектар огорода и ушло. Сорок семь тысяч шестьсот девятнадцать клубней и столько же штук всякой разной рыбы в каждую лунку. Зато в августе выкопали с каждого куста по ведру картошки. И снова вернули пять тонн в «закрома», а остальное по разобрали избам, к тому времени уже приподнятых на венцов на пять.

Над остовом будущего корабля построили крышу-навес и работы двигались не останавливаясь в три смены. Под светом электрических ламп, да. А кому какое дело? Поморы давно перестали к нам ходить, ибо ничего им тут не «обламывалось», ни топоров, ни пил, ни гвоздей, ни какой еды, хоть и делали они слезливо-скорбные лица.

К зиме остов и обшивку с палубой у кораблика уже собрали и можно было спускать его на воду и продолжать доделывать, но зачем? Он стоял на стапеле крепко и, даже обрастая «мясом» и внутренностями, заваливаться не собирался. Мы только закрыли его стенами от дождя и снега и продолжили работы.

Во вторую зиму я поехал в Москву на доклад государю и отметил там своё восемнадцатилетие.

Государь моим докладом оказался недоволен.

— Осенью казанский хан Сахиб Герей организовал новые набеги на наши земли. В сентябре отряды татар и луговых черемисов совершили набеги на Галицкую землю, — сказал Василий Иванович.

— К-к-к… Какой такой Сахиб Гирей? — заикаясь спросил я.

— А т-т-такой-сякой Сахиб Гирей, — передразнил меня государь, гримасничая. — Ты брата Сахиба убил, а не его самого.

— Так, я же его самолично видел! Я же знал его в лицо! Он же приезжал к тебе в Кремль!

— Похожи они, — вздохнул Василий Иванович. — Сахиб задержался в обозе и ускакал потом в Казань, когда узнал о разгроме своего войска, переправившись через Москву-реку.

— И ты мог бы его догнать тогда! — сказал Михаил Юрьевич Захарьин.

Я посмотрел на него так, что боярин отвёл глаза.

— Не может этого быть! — сказал я.

— Ты мне не веришь? — удивился государь.

Я покрутил головой.

— Что-то они мутят. У него на голове была надета казанская шапка. А абы кто её надевать не может.

Василий Иванович вздохнул. Шапка та да… Казанским ханам принадлежит и зря мы не показали тогда её никому. Поэтому и объявился самозванец. Ту шапку наши мастера сделали вместе с венцом для моего наследника «шапкой Мономаха», которая собрана была из остатков старого мономашьего венца. Истлел венец, только золотые пластины и остались.Вот и переделали. А в казанской шапке тоже частицы мономашьей. Хорошо, что ты вернул её тогда. А Сахиб Гирей у Шаха-Али ту шапку забрал.

— Забрал и не мог отдать её своему брату! — решительно выразил я свою мысль.

Василий Иванович отмахнулся.

— Не в том соль! — скривившись сказал он. — Отнимать нужно Казань! А ты обещал бомбы для пушек сделать.

— Я⁈ Бомбы для пушек⁈ — удивился я. — Не помню что-то, государь. Про простые бомбы говорили, а про пушечные…

— Так сейчас скажу! — почти крикнул Василий Иванович. — Мне нужны