Нарушители. Память Каштана: темный замок. Память Гюрзы: светлые сады - Елена Владимировна Ядренцева

– Дорогу?

– Да эту самую, как его, ленточку дай мне сюда?

И Каштан протянул.

– До Карины-то мы и не дошли, – сказала Алиса, зачем-то растирая в пальцах горелую ткань. Испачкается ведь! – Только зря ноги промочили. Ты не дошёл то есть. Карина же у нас сейчас на той стороне, а туда ленточки не водят.

– Той стороне?

– Ференца знаешь, меня знаешь, а ту сторону не знаешь?

«Да я и Ференца не…» – хотел Каштан ответить, но раздумал. У всех людей есть имя, даже у Каштана, хотя у всех остальных оно какое-то другое, не растительное. Но всё-таки. И только отец всегда был просто отцом.

«Я и не спрашивал, как его зовут».

– Слушай, а кто тебя послал-то?

– Мой отец.

– А твой отец?..

– В болоте.

– Вот оно как получилось. – Алиса цокнула языком и подлила Каштану ещё чая. – Ну ладно, Ференц вернётся в игру – это хорошо, это то, что нам надо, хоть и… ладно. Но Карину ты будешь искать сам, потому что я добрая королева и по дорогам в одиночестве ходить не изволю, а в компании – тем более. Тебе надо – ты и зови.

Она достала из чашки кусочек лимона, обстучала его о стенки и проглотила, не поморщившись.

– А вы подскажете, где её искать?

– Чего ж не подсказать? Я даже карту дам.

– А вы не знаете…

– Что?

– Люди до игры правда не могут умереть?

– Правда, дружок. Могу поклясться на мизинчиках.

* * *

Вообще-то, думал Каштан, засыпая, вообще-то, даже просто стоять в болоте неподвижно – тоже не очень-то. В волосах тина. В ушах гулкая вода. Глаза можно зажмурить, и, наверное, отец сумел бы как-то временно перестать дышать, но с кем ему там разговаривать, во мху? С кувшинками?

А может, отец выбрался. Может, как только Каштана сдёрнуло этой лентой не пойми куда, отец встал как ни в чём не бывало и вернулся домой по твёрдой земле. И никаких брёвен на пути, и никакой паутины, и белки пляшут на крыльце победный танец. Может, отец даже обрадовался, что теперь живёт один и ни о ком ему не надо вспоминать, отрываясь от писем. Кто ему писал – Каштан не знал. Отец фыркал и говорил: «Без меня там, конечно, всё разнесут». Где?..

Что у Каштана есть? Ленточка и решимость впервые в жизни не послушаться открыто.

Королева Алиса перед сном сказала ещё:

– И вот это громоздкое строение мой муж считал охотничьим домиком. Для уединения.

Домик – это четыре комнаты в лесу, а не холл, коридоры, внутренняя лестница и двери, двери, Каштан сбился их считать.

– Вообще и меня тут быть не должно, но я за нитками пришла, видишь, как вышло. Мы же все разбежались на ту сторону после конца прошлой игры. Хоть дух перевести.

– А что было в конце прошлой игры?

– В конце прошлой игры Ференц сошёл с ума.

– А кто такой всё-таки Ференц?

– О, ты не знаешь роли? Ну смотри. – Алиса сидела в кресле и наматывала голубую пряжу на его, Каштана, растопыренные руки. Её движения успокаивали – почти так же, как чирканье отцовской ручки по бумаге. – Я – Алиса. Я королева, и мысли мои светлы. Я осушаю болота и снисхожу к бедным, и слова мои несут тихие сны и исцеление, – она будто рассказывала старую сказку, и сами руки её не опускались резко, не метались вспугнутым мотыльком, а плавно оборачивали пряжу вокруг его, Каштана, ладоней. – В землях моих тепло и сладостно, – сиди спокойно! – и обитатели их счастливы жить под моей защитой. Их мысли легки. Русалки в реках и девы в долинах, люди на пажитях и люди в городах, руки ровно держи, люди за стенами и нелюди на лугах. Тихо льётся мелодия, и плавно идёт песня.

– Но что же тогда?..

– Для равновесия в мире нужны зло и тьма. Они всегда были, ибо без тьмы мир быть создан не может, – тут Алиса сморщила нос и шлёпнула Каштана по дрогнувшей руке, – как таковой. Тьма – как подкладка, понимаешь?

– Не особенно.

– О! – На Алисе были очки с тонкими позолоченными дужками – отец иногда тоже надевал похожие. – Правда, что ли? Бедное дитя. Но, согласись, здорово же иметь возможность злиться?

– Нет.

– Почему это нет?

– Я не умею.

– Совсем? – она нахмурилась. – А если я тебя сейчас ударю всерьёз?

Много лет спустя Каштан будет это вспоминать – вечер, комнату в пустом дворце, нитки на руках, мягкий свет, Алису, которая отложила клубок и замахнулась узкой ладонью. Взрослый Каштан перехватил бы руку. Юный не шелохнулся, только полюбопытствовал:

– А за что?

Манжеты у Алисиного платья пахли сиренью, но сирень не цветёт в начале осени, поэтому Каштан сморщился и чихнул. Всякий цветок должен проявлять себя в положенное время. Алиса опустила руку:

– Удивительно.

И больше ничего не говорила. Отправила Каштана спать чуть ли не жестами, и в спальне пахло пылью и сиренью, и за окном не блестело глянцевым чёрным ни одного мокрого дерева. И даже фонари погасли.

Утром Каштан пришёл на кухню первым. Но здесь тоже пахло сиренью, а не деревом, кофе, а не оладьями, и на верхней полке хранился тёмный вогнутый изюм, а не корица. Оладьи липли к сковороде и чернели вмиг, так что, когда вошла Алиса, Каштан её сперва не увидел из-за дыма.

– Ой, надо же. И тебе доброе утро. – Алиса замахала рукой, закашлялась напоказ. – Хоть бы окно открыл! А, они здесь не открываются, прошу прощения.

Так и завтракали в чаду; Алиса налила Каштану из тонкого кофейничка.

– Отец не разрешал пить кофе.

– А я разрешаю. Да ты попробуй, тебе сегодня знаешь сколько предстоит, – она поморщилась, покачала головой. И волосы у неё, наверное, уже пропахли дымом, и платье тоже. – Слушай. Карина у нас отвечает за дороги, у неё этих лент полны карманы. Убедишь её – отведёт тебя к отцу. Боишься – оставайся здесь, ничего с ним не сделается.

– Откуда вы знаете?

– Да уж знаю. – Сегодня ей как будто жали туфли, ну, или платье кружевами щекотало спину. Она три раза подлила Каштану кофе, и дважды кофейник был пустой. А на столе лежал блокнот, Алиса объясняла – и вычёркивала пункт. Перед строчкой «Гюрза» она замолкла.

Сквозь белый тюль на окне светило солнце, и почему-то – может быть, всё из-за кофе – Каштану показалось, что сейчас весна, и что Алиса точно на его стороне, и можно взять стремянку, и прислонить к скату крыши, и наломать