Источник - Дмитрий Александрович Билик

прыщавого подростка, который считает, что первая давшая ему женщина будет избранницей на всю жизнь. Извиняй за резкость, но так и есть. Поверь мне, не первый год небо копчу. С нечистью можно жить, но приближать ее не надо. У них свои погремушки, у людей свои. И не всегда они находятся рядом. Просто понимай, что если берешь себе на постой нечисть, то будешь нести за нее ответственность. Я вот понимаю.

Он отмахнулся, давая понять, что это разговоры легкие, несерьезные, которые будто и внимания особого не стоят.

— Давай лучше от жиртреста к неразумной нечисти. Короче, как я и говорил, оставить твою… — на мгновение Егерь замер, будто боясь произнести слово вслух, но все же пересилил себя, — грифониху можно. Но для начала надо умаслить местного лешего. А он довольно своеобразный.

— Разве нельзя просто оставить ее здесь?

— Можно. Только тут, как в том анекдоте, есть нюанс. Забрать ты потом ее сможешь лишь силой.

— С чего это?

— Если не заявить права на нечисть, то получится, что она ничейная. Невероятно редкая нечисть, которая живет в лесу. Догадался, о чем я?

Я кивнул, потому что и правда начал догадываться, а Миша между тем продолжил:

— Понимаешь, лешие промеж собой тоже понты колотят. Почище каких-нибудь коммерсов или чиновников. У кого нечисти под рукой больше, у кого владений, у кого тварь какая уникальная. А ты сам подумай, если вдруг заведется здесь грифониха, захочет потом леший ее первому встречному отдавать?

— Я не первый встречный.

— Ты будто не в России живешь. Тут проще всего все промохать, а потом доказывать, что ты не верблюд. Да, да, Новгородское княжество, Тверское, Туровское, а по сути все одно. Поэтому надо сразу на берегу подумать, как и о чем ты с ним будешь разговаривать.

— А ты что подскажешь?

— Лешак тут старый, опытный, временами жесткий. Не дай бог ты свою слабость с ним покажешь, потом уже обратно не отыграешь. Надо обстоятельно ко всему подойти.

— Жесткий, говоришь? — задумался я. — Слушай, а у тебя есть еще хлеб? Только самый обычный.

— Хлеб есть, — спокойно ответил Егерь. — Я его сам пеку. У меня тут, понимаешь ли, вроде как один дополнительный рот, но такой десятерых стоит.

— А зачем ты его вообще держишь?

Виктор даже жевать перестал, обратившись в слух.

— Есть у него определенные плюсы, — почесал небритый подбородок Егерь. — Пусть и небольшие. Да и привык. Скажем так, он мне дорог как память.

Жиртрест обиженно засопел. Так сразу и не поймешь, что именно ему не понравилось: снисходительное обращение к нему в третьем лице или весьма сомнительный комплимент. Я же не стал допытываться.

Вместо этого позаимствовал еще у Егеря соль, потому что обычай требовал не просто явиться с краюхой хлеба, а щедро посолить ее. Мне думалось, что едва ли местный леший такой любитель подобного угощения, но своеобразные поконы и условности — то, что нечисть чтила больше всего. И в этом они очень походили на людей.

К примеру, я часто раньше спорил с бабушкой по поводу религиозных обрядов. Она, как человек православный, следовала им в точности, чего я (как особь, считающая себя прогрессивной) не понимал. Нашим излюбленным спором было: «Почему нельзя мыться на Пасху?».

Тут даже моя вечно спокойная бабуля теряла терпение, потому что наш разговор начинал превращаться в сказку про белого бычка:

— Почему нельзя мыться.

— Так принято.

— Почему принято?

— Потому что все так делали. И моя мать, и ее бабка.

Я начинал приводить разумные аргументы, выдвигал гипотезы. Мол, все может быть связано с тем, что в церковные праздники запрещалось работать. А топка бани — это как ни крути, работа: дров наколи, воды принеси. Но все объяснения разбивались о религиозную неприступность бабушки: «Деды делали, значит, и нам надо».

Лишь с возрастом, когда единственный родной человек умер, я осознал, что порой можно и промолчать, а не спорить до хрипоты. Да вот только вся эта житейская мудрость приходит, когда уже ничего не изменить.

Поэтому сейчас я не собирался изобретать велосипед. Раз уж обычай требовал прийти с хлебом и солью — так тому и быть. Я спрятал угощение в свой старенький кожаный рюкзак и выбрался наружу. Егерь шел позади, но как-то странно, будто неторопливо. И до меня вдруг дошло.

— Ты не должен знакомить меня с лешим, так?

— Не должен, — отозвался Миша, почесывая подбородок.

— Если что-то пойдет не так, то спрос будет и с тебя. — Продолжал размышлять я. — А поверь моему опыту, если со мной что-то может пойти не так, то обязательно пойдет. Получается, я один иду в лес и разговариваю с лешим.

— Почему один? Я пойду позади, вот только вмешиваться не буду. Хотя, на мой взгляд, торопишься ты, обдумал бы все еще.

— У меня так мозг устроен, что чем дольше думаю, тем хуже получается. Импровизация — мое все. Ладно, погнали.

Почему-то само присутствие Егеря, пусть и сохраняющего нейтралитет, прибавляло дополнительных сил.

Я на всякий случай стянул куртку и надел футболку наизнанку. Тут, в лесу, никто показы мод устраивать не станет, а это лишним точно не будет. Вдруг леший начнет озоровать. И заодно выстраивал в голове план общения со злой, как сказал Егерь, нечистью.

Говорите, лешие жуть как любят понты? Блин, даже жалко, что врать нельзя, я бы тут такого насочинял, ко всем умершим фантастам можно было бы подключать генераторы и вырабатывать электричество — так бы их в гробах вертело. Но разве может все быть легко у самого «везучего» человека в мире? Ладно, можно же говорить правду, но лишь ту, которая тебе нужна. Вдруг сработает? Сидеть и ждать, когда проклятие Источника (а по мне это было именно проклятие) закончится, мне не улыбалось.

Найти лешего не составляло особого труда. Точнее, может, это для однорубцового рубежника оказалось бы той еще задачкой. Для меня, который шастал к батюшке как к себе домой — плевое дело. Всего-то и надо — найти старый трухлявый пень, желательно больших размеров, потому что пень — своего рода стол.

Вот только здесь вмешалось мое невезение. Потому я бродил почти час, пока не встретил подходящий объект. Мог бы подумать, что это леший издевается и водит своими тайными тропами, однако я неслучайно неправильно надел футболку. К тому же, не мальчишка