В шаге от бездны - Дмитрий Михайлович Гаркушенко

– Тот человек, Франц, если бы его…

– Допрашивали, пытали?

– Да.

– Его могли арестовать за что угодно. В те дни подобные вещи стали нормой. Донос или откровенная подлость, личная неприязнь, зависть… Неважно. Если они взяли его за то досье, то, конечно, он бы признался кому передал его. В подвалах тайной полиции заговоришь быстро. Я не знаю этого до сих пор. Знаю только, что за мной не пришли, а значит, он нашёл способ опередить их. Уверен, он принял яд. Естественно, никто не знает, что с ним случилось на самом деле. Живым его больше не видели.

– И что вы решили делать?

– Искать поддержку. Поймите. Я не собирался войти в кабинет Самуэля и обвинить его… Не знаю даже в чём. В измене? В развязывании войны? Нет. Как и не собирался тайком пронести навстречу оружие и… Кто я, по-вашему? (улыбается) Я и пистолет-то в руках никогда не держал. Убить человека? Моего давнего товарища? Немыслимо!

Да и бесполезно. Его авторитет, его последователи, население, вознёсшее его выше облаков. Это превратило бы его в мученика. Волна фанатизма как на Эссене, так и в других колониях поднялась бы с новой силой. Ещё более разрушительной. Он был стержнем Сопротивления, фактически главой Союза, но с его смертью война не закончится. Маховик раскручен. Не будет его, место лидера займёт другой. Да и плевать мне было на Союз и колонии, меня интересовала судьба родины. Эссен должен был выйти из войны. Стряхнуть с себя военщину и милитаризм. Проснуться в конце концов.

Мне требовались люди, желательно обладавшие властью и возможностями, думающие так же, как я. Без поддержки МОЙ мятеж обречён на провал. Отстранить Рангози от власти ещё полбеды, дальше эту власть нужно удержать. Сделать её легитимной, показать и убедить общественность в ошибочных действиях партии и её главы… Легко сказать, правда? Вы спрашивали, были ли недовольные. Были. Франц это доказал. Ведь и он действовал не один, собирая документы и свидетельства о Лучевом оружии. Только как их найти? Кому можно верить? В ком появилось понимание тупика? В обществе, которое мы создали, голос против, даже голос сомнения звучит для остальных как открытое осуждение партии и её решений. Гласность забыта. Свобода слова есть только на бумаге. А права… тайная полиция лучше знает, что думать гражданам, в её застенках тебе с радостью объяснят, как нужно любить родину. А если полиция вдруг не удостоит тебя такой чести, так твои же соседи растолкуют тебе, как должен мыслить настоящий гражданин Эссена. Если в ход пойдут кулаки, если тебя за несогласие или пацифизм найдут мёртвым у дверей твоего дома, уголовное дело даже не откроют. А бдительных соседей похвалят и приведут в пример остальным. Вот как мы жили. Вот что я хотел остановить.

Так что понять кто из твоего окружения или даже просто прохожих на улице носит партийный значок искренне, а кто лишь притворяется «благонадёжным» невозможно. Страх. Банальный страх за свою жизнь затыкал потенциально несогласным рты. Вы спросите, сколько их было. У меня нет ответа. Очень мало.

Самое страшное, что я даже не мог сказать наверняка, есть ли у меня друзья. От былых посиделок и обсуждений политики, от шумных застолий до утра, не осталось и следа. В моём доме всегда были рады гостям. Всегда находились интересные темы для бесед. Коллеги, знакомые, знакомые знакомых… Дружба связывала меня со многими, но теперь они приходили всё реже и реже, разговоры всё более осторожнее и скучнее. Партия, законы, война, страх… На всём присутствовал налёт страха. Сболтнуть лишнее, поднять щекотливую тему, огласить свои мысли… Я бы сказал, мы стали чувствовать себя неуютно в окружении когда-то близких людей. Об этом мне как-то напомнила жена. Безопасность без посторонних. В семье. За её пределами возможно всякое. Я тоже это чувствовал.

– Неужели не осталось никого, с кем вы открыто могли поговорить?

– Гнетущая атмосфера всеобщей слежки и наблюдения сделала нас осторожными. Я не мог предугадать реакцию друзей из близкого круга. В одних не верил, других не хотел впутывать. К тому же требовались особенные люди.

– Особенные?

– Ну конечно. Я планировал государственный переворот. Отстранение действующего президента от власти. Президента, чей авторитет выведет на улицы столицы сотни тысяч его почитателей, достаточно им лишь узнать, что ему угрожает опасность. Количество замешанных в этом людей не имело значения. Я не собирался устраивать уличные бои и взятие президентской резиденции отрядами повстанцев. Только не так. Это путь в никуда. Слишком большая вера, слишком много фанатиков, слишком шумно и предсказуемо.

– Кого же вы привлекли на свою сторону?

– Я выбрал шестнадцать фамилий, ну точнее изначально их было больше, но мне помогала супруга, психолог по образованию, она умела «видеть» людей. Да не удивляйтесь. Действительно, помогала. Вечерами, после работы я вместе с ней набрасывал контуры будущего плана и рассматривал возможных его участников. Мы листали досье, личные дела, обсуждали заслуги и ошибки «кандидатов». Их высказывания, публичные выступления, даже семейное положение и круг знакомых. Пытались найти еле заметные признаки, как мы это называли «неблагонадёжности». Конечно, с оглядкой на пользу от того или иного человека, в зависимости от его должности и авторитета.

– Например.

– Например… командующий столичным гарнизоном, полковник Хофманн. От него в некоторой степени зависела наша безопасность. Его авторитет среди солдат был не таком уровне, что они выполняли его приказы не задумываясь. Настоящий лидер, из уважаемой семьи. Требовательный, но готовый отдать собственную жизнь ради последнего рядового. Ещё задолго до войны и всего этого безумия, считалось большим везением попасть на службу под начало этого подающего  надежды офицера.

Или скажем сенатор Ланге, глава судебного комитета Сената в почтенном возрасте, он помнил о временах, когда был молод мой отец. Многие в министерстве юстиции считали его своим учителем. Человек необычайно старомодный и что очень важно влиятельный.

Остальных я выбрал сам или они пришли по приглашению тех, кто поверил мне.

– Кто был первым?

– Рон Шепард Бекер, мой заместитель. Затем остальные. Признаюсь, с Роном было страшно, страшно начинать, ведь назад уже не повернёшь. Потом уже проще. Это заняло много времени. Больше, чем я рассчитывал, но итог меня устроил. Я нашёл достойных людей, они всегда останутся для меня примером мужества и самопожертвования. Сейчас рано говорить, но хочу верить, что эти имена останутся в истории, когда пыль уляжется и утихнут страсти.

– Какой у вас был план?

– Сразу скажу, о физическом устранении не было и речи.

– Я не хотел…

– Нет, понимаю, но это действительно так. Мы пришли к выводу, что можем объявить о недееспособности президента,