Военный инженер Ермака. Книга 3 - Михаил Воронцов

Зачем они там, мне понятно не очень. Возможно, атаман решил, что если что-то пойдет не так, надо будет на месте принимать решения, и я с этим справлюсь. Ну, может он и прав.

…Утро началось бодро и напряженно. Алып ни свет ни заря отправился на своей лодочке решать политические вопросы, а наша основная задача теперь — ждать.

Но не моя! Время надо использовать максимально эффективно. И так постоянно отвлекает то одно, то другое, а моя главная задача — делать кое-какие вещи.

Стекловаренная мастерская у нас готова уже несколько дней, но не работает — мне, что называется, некогда, занимаюсь более важными вещами. Пора это менять.

Работу со стеклами я начал, главным образом для того, чтобы в перспективе делать оптические прицелы. Но, думаю, изготовление каких-нибудь стеклянных бус или предметов тоже весьма нам поможет. Местные падки на такие вещи, и они послужат хорошим средством обмена.

Но для начала нам надо просто попробовать. Сделать хоть что-то стеклянное, а потом двигаться по нарастающей. Прицелы — дело ОЧЕНЬ сложное, и простое знание технологии производства — лишь одна из составляющих успеха.

— Максим! — окликнул меня Прокоп, один из тех, кого наш староста Тихон Родионович «приписал» к кузницам, а я продолжил его жизненный путь дальше — отправил его в стекловаренную мастерскую.

— Вот песок с отмели, как велел. Чистый, почти без глины.

Я присел на корточки, зачерпнул горсть. Песок оказался серовато-белым, мелким. Более-менее подходящий, но всё равно требовал промывки.

— Тащи к корытам, — кивнул я. — Будем промывать.

Корыта я велел сколотить ещё давно — грубые, из лиственничных досок, но для дела они годились. Высыпав песок в первое корыто, залил его водой. Вода холодила руки, но я холода не боюсь и начал перемешивать песок деревянной лопатой — широкой, с длинной ручкой, чтобы не сгибаться лишний раз.

— А чего с ним возиться? — хмыкнул Савелий, второй потенциальный «стеклодув», радостный от того, что посчитал работу «на стекле» более легкой, чем в кузне. — Вроде и так хороший.

— Грязь все равно есть, и ее надо вымыть, — пояснил я, сливая воду. — Чистый песок нужен, без примесей. Иначе стекло мутным выйдет.

Так я промыл песок четыре раза, пока вода не стала сливаться совсем прозрачной. Тем временем Прокоп и Савелий притащили золу. Я велел им собрать её из печей, где жгли берёзу и сосну.

— Теперь просеивать будем, — сказал я, доставая сито.

Сито было у нас тоже примитивным — деревянная рама с натянутыми конскими волосами, выменянная на рынке. Для золы сгодилось: мелкая зола просыпалась вниз серой пылью, а угольки и щепки оставались сверху.

— А теперь нужен поташ. Надо будет делать и его, — объяснил я.

С поташом мороки было больше. Я залил золу горячей водой в большом чане, дал настояться, потом процедил через холстину в трофейный татарский котёл и стал выпаривать. Это заняло несколько часов. На дне остался белёсый налёт — карбонат калия, без которого нормальное стекло не сваришь.

Перед тем как замешивать шихту, я вспомнил ещё об одном важном компоненте — извести. Мы уже обжигали в горне ракушечник из Иртыша, пока он не стал хрупким и белым, как мел. Потом я растолок эти куски в порошок и ссыпал в глиняный горшок. Теперь я бросил несколько горстей в общее корыто. Известь должна связать расплав и сделать стекло крепче и стойче, без неё толку мало, оно будет хрупким, легко мутнеющим, «мылким» и совсем не стойким к влаге.

К полудню всё было готово. В мастерской гудела печь — мы сложили её из камня и глины, с поддувом снизу и боковыми отверстиями для мехов. На полке ждали глиняные тигли, обожжённые заранее.

— Ну что, братцы, начинаем! — объявил я.

В первый тигель я засыпал смесь: три части песка, одна часть золы, полчасти поташа. Перемешал деревянной палочкой и поставил тигель в печь на каменную подставку.

— А ну, качай меха! — скомандовал я.

Прокоп с Савелием навалились на рычаги больших мехов из бычьих шкур. Воздух с ревом врывался в печь, пламя меняло цвет — от оранжевого до белого. Жар был такой, что хоть убегай.

Через заслонку я наблюдал за тиглем. Сначала смесь лежала кучкой, потом осела, слиплась. Час спустя масса стала вязкой, но ещё с крупинками песка.

— Сильнее качай! — крикнул я.

Тут раздался треск — тигель не выдержал. Расплавленная масса вытекла, зашипела.

— Эх, чёрт! — выругался я. — Ладно, ставим второй. В глину надо шамота подмешивать.

Второй тигель повел себя уже лучше. Через два часа непрерывного жара я увидел то, чего ждал: вязкую, полупрозрачную массу, похожую на мёд.

— Есть! — воскликнул я. — Давай прут!

Щипцами я вытащил тигель, намотал на железный прут комок стекла. Затем взял полую трубку, прилепил к её концу массу и осторожно дунул. На конце трубки появился пузырь.

Ощущение было невероятным: в руках тяжёлый раскалённый шар, жар обжигает лицо, а в груди — восторг первооткрывателя. Первое изделие вышло очень кривым.

— Ха! — рассмеялся я. — Для браги не годится, но для алхимии самое оно.

Казаки смотрели как на чудо. Для них превращение песка и золы в стеклянный пузырь было волшебством. Даже не спросили меня, что такое алхимия.

Я поднёс к глазам ещё тёплый кусок стекла. На свету он оказался не прозрачным, как вино в бокале, а зеленоватым, будто через болотную воду смотришь. Я, конечно, от этого расстроился, хотя предполагал, что так и будет. В речном песке много железа — его и видно теперь.

— Что, мутное? — быстро понял причину моего неудовольствия Прокоп.

— Да, — кивнул я. — Для настоящего стекла нужен белый песок, почти чистый кварц. А этот — так, годится на пробу.

Я задумался: где тут искать кварц? В горах за Иртышом его должно быть полно — белые жилы, кремни да галька в руслах. Придётся послать вогулов и наших казаков поискать. А ещё бы извести добавить, чтоб отбелить… И марганец. Его тоже надо искать, хотя можно и заменить. Но даже такое стекло — чудо для Сибири.

Следующие попытки удавались лучше. Я сделал кривоватый стакан, потом бутылку с горлышком, потом неровный лист — пробу «оконного» стекла. Даже линза вышла, когда капля стекла застыла полусферой на мокром камне.

К вечеру на полках стояли два десятка первых изделий: кривые, с пузырями, но настоящие стеклянные вещи. Первые