Прыжок "Лисицы" - Greko

черкесы дико кричали, размахивая кинжалами, и топали ногами. Я не все понимал, а Курчок-Али не успевал перевести. Отдельные фрагменты выпадали, но сердце стучало все сильнее, а ноги сами выбивали ритм.

Вас приманят только такие песни,

Мы сцепимся с вами когтями,

Храбрые пши, уорки и уздени.

Вперед, на бой!

Чтобы так, как и прежде, воскресла земля,

Чтобы вновь пробудилась природа,

Должно возродиться наше мужество,

У башильбеев, тамовцев, карачаев и кизильбеков

Вновь наступает весна.

Пусть среди тусклой ночи

Вновь процветут ирисы,

Пусть зелеными стеблями вырастут

И зацветут кровавые майские розы!

Врагов-свиней мы зароем в землю

И из их пустых глазниц

прорастут семена нашей свободы,

и жаворонки запоют победную песню,

и черное облако пепла

покроет их кости.

Вперед! Подобно тому, как Эльбрус,

Покрыл свою грудь ледяной броней,

Так перепояшьтесь железом

доблестные стрелки!

Смерть проклятым урусам!

Возьмите друг друга за руки

И станем против них стеной,

Как горы Кавказа стоят цепью.

После этих слов все закричали и стали резать кинжалами левую руку. Я понял, что нужно делать также. Ко мне по очереди походили братья, чтобы смешать нашу кровь. И каждому, с подсказки Курчок-Али, я выкрикивал в лицо:

— Будем свободны мы в свободной стране! Свободными будут наши скалы и ущелья! Свободными будут души! Спасем жизнь народам Черкесии!

Мы стали настоящими кровными братьями.

— Отныне, Зелим-бей, ты — наш! Все, что не сделаешь, будет считаться совершенным именем вольного общества. Ни семья, ни род, ни племя, ни пшихан или князь не посмеют тебя осудить! Только наше общее слово для тебя — закон!

Вот это подгон! Такое будет покруче записки кардинала, что получила Миледи. Но оказалось это еще не все!

— Прими, новый брат, наши подарки!

Несколько горцев поднесли и положили у моих ног винтовку в чехле мехом наружу, мешочки с пулями и порохом, шашку в красивых сафьяновых ножнах, седло с отделкой из серебра и простую бурку.

«Ха! — подумал я. — Ну, что, попаданец, вот и твой рояль в кустах⁈ Только подумал про дальнострел — получите-распишитесь!» И тут же устыдился своей мысли. Оружия сейчас, когда столько народу полегло у мыса Адлер — хоть отбавляй! И у общества соприсяжников, наверняка, свои потери.

— Тебе следует выучить наш тайный язык, зэкуэбзэ. Язык для всадников-воинов, а не для простолюдинов-тлхукотлей или обычных уорков. Учителем тебе назначим Джанхота.

Как я ни пыжился, как ни приказывал себе молчать, но все ж не удержался:

— Сделать Молчуна учителем языка⁈

Все захохотали. Кто-то крикнул:

— Теперь я понимаю шутник-Юсеф, почему ты выбрал Зелим-бея в кунаки!

Смеху прибавилось.

Черкесы рассаживались вокруг арены.

Вдруг все затихли. В полной тишине на середину круга вышли двое босых молодых парней. Стали друг напротив друга. Смотрели не мигая. Я пока не понимал, чего следует ожидать. И хотя, по-прежнему, ничего не происходило, но даже я уже чувствовал повисшее над всеми напряжение необычайной силы. Мне хотелось повернуть голову, взглянуть на соседей, спросить, что же, в конце концов, сейчас будет⁈ Но, казалось, что меня охватил паралич. Шея мне не подчинялась. Все тело застыло. И только глаза могли двигаться. Но и они смотрели сейчас только в одну точку, в центр круга.

Парни продолжали сверлить друг друга немигающими взглядами.

«Не драться же они собираются? И вряд ли играют в детские гляделки⁈» — недоумевал я, пытаясь унять неизвестно откуда появившуюся дрожь.

Вздрогнул, когда парни синхронно ударили в ладоши. Звук этот в полной тишине по силе воздействия был похож на выстрел. Парни продолжали хлопать.

«Они задают ритм! — догадался я. — Будут танцевать».

Все сидящие выхватили кинжалы из-за поясов, воткнули в землю. И после этого тут же, в подтверждение моих слов, подхватили этот ритм. Теперь хлопал весь круг. Я с опозданием присоединился к ним. Кто-то в кругу неожиданно выкрикнул: «А-ри-ра-ри-ра!». И опять весь круг подхватил это восклицание. Хлопанье и крик вознеслись над нами. Пронизывали все тело. Я, не имеющий никакого отношения к этой культуре, к этим выкрикам, подчинился. Уже ощущал себя единым целым с сидящими рядом горцами. У меня билось сердце с ними в унисон. И так же, как у всех, горели глаза.

Парни в кругу выждали несколько тактов. Когда стало понятно, что все собравшиеся стали единым целым, они синхронно выхватили по два кинжала из-за поясов, вскинули руки вверх и одновременно встали… на пальцы ног!

И как я не был сейчас увлечен хлопаньем, еле удержался, чтобы не заорать громче, выражая свое восхищение и удивление матерным восклицанием.

Горцы начали танцевать.

Их движения были выверенными до миллиметра. В них было столько изящества, что, казалось, танцуют не мужчины-горцы, а самые выдающиеся танцовщики планеты. Тем более что они в танце все время повторяли стояние на пальцах ног. Но на этом сравнение с артистами балета заканчивалось. Кинжалы в руках парней были не для красоты. Они начали изображать схватку. Так, во всяком случае, я это воспринимал. Двигались по кругу, чуть наклонившись друг к другу. Почти упираясь лбами. Опять смотрели не мигая. Потом в ход пошли взаимные выпады. Руки с кинжалами начали совершенную свистопляску. Я еле удерживался от вскрикиваний, будучи уверенным, что сейчас кто-то из них снесет сопернику голову или проткнёт грудь. Настолько всё это было на грани. Один делал широкий жест, описывая полукруг кинжалом. В последний момент второй выгибался. Кинжал проходил в сантиметрах от шеи. Тут же второй повторял это же движение. Потом они стали буквально фехтовать кинжалами. К крикам и хлопанью теперь добавился и ритмичный металлический стук.

Фехтуя, они все время совершали полные обороты. И опять синхронизация движений была абсолютной. Оба совершали повороты одновременно. Опять оказывались лицом к лицу. Четыре раза на «а-ри-ра-ри…» соприкасались кинжалами, на финальное «ра», делали оборот.

Потом пошли по кругу, обернувшись к нам, к зрителям. Собирали кинжалы, воткнутые в землю. При этом смотрели каждому в глаза, призывая к большему крику, поддержке. И все подчинялись. Ладони уже были сплошь красными, а крик перешёл в рёв!

Я вдруг подумал, что в этом танце есть очевидная первозданность. Первобытность. Я вспомнил подростковые фильмы про индейцев, про народы севера с их шаманами. Я ведь с улыбкой наблюдал за их танцами вокруг костров, за ударами в бубен. Полагал все это настолько примитивным, наивным. А теперь понял. Окажись я в кругу индейцев, услышь я сейчас удары бубна, я бы