Гений МАЗа - Анатолий Евгеньевич Матвиенко

существующей модели, а при рестайлинге полагается хотя бы чуть-чуть менять экстерьер, что никак не входит в текущие планы. «Березина»… Идеально, но она — слишком сырая. Построены лишь опытные экземпляры, десятки раз разобранные-собранные как автомат Калашникова, с одним существенным отличием: при сборке что-то постоянно меняется, пусть в мелочах.

Неожиданный «волшебный пендель», чтоб презентовать нашу 3101 в Женеве-78, выписал господин Сёитиро Тоёда, и как мне показалось, его предложение было вызвано какими-то разногласиями в топ-менеджменте компании. Сёитиро намеревался вылизать один экземпляр машины, укомплектовав её максимально, и устроить в Женеве рекламу оборудования, изготовленного на «Тойота Моторс» или устанавливаемого на японские автомобили. Странный, нехарактерный для авторынка гешефт. Возможно, он ускорит появление «тойот» в прогрессивной конфигурации, способных потеснить не только традиционные европейские и американские марки, но и «березину», тем более она — совершенно неизвестная марка в мире легковушек.

Тем не менее, отклонить это предложение было бы глупостью. Высоцкий настоял, чтоб в показушный экземпляр попытались втиснуть опытный мотор V6 Минского моторного завода. В конце концов, автосалон — не ралли. Машину можно прикатить на трейлере и затолкать на стенд руками.

В общем, в кузов вырвиглазно-малинового цвета мы загнали 6-цилиндровый мотор на два с половиной литра объёма и 130 лошадей, тормозную систему с АБС, рейку с гидроусилителем (рулевое — по лицензии от «Фольксваген-Ауди»), кондиционер, центральный замок, электронную систему зажигания и АКПП. Поставили на литые диски. Мне не верилось, но всё это даже ездило-работало! С замечаниями, конечно. Например, пришлось нарастить пружины подвески, ибо масса увеличилась на центнер. Совместными усилиями получили авто, характерное для конца 1990-х или даже начала 2000-х годов, кроме инжекторного впрыска топлива. Механический впрыск, практиковавшийся на «мерседесах» и у кого-то вроде бы ещё, оставался, по моему скромному мнению, капризным, хотелось дождаться изобретения электронного впрыска. Что ещё? Подушки безопасности никто пока не оценит.

Я бы тихо спрятал эту машину, сосредоточив усилия на доведении её до серийного производства, хотя бы в базовой конфигурации, а в Женеве выстрелить неожиданно. Но в СССР, где желание «отрапортовать» и «отчитаться» превалировало над здравым смыслом, затея затихарить «березину» обрекалась на провал заранее. Партком завода отрапортовал в горком КПБ, оттуда сразу побежали в ЦК КПБ радовать Машерова, что «его детище» из гадкого утёнка превратилось в малинового лебедя (а в природе такие бывают?), после чего Пётр Миронович, я уверен, немедленно схватился за трубку телефонного аппарата с большим золотым гербом на диске — отчитываться в ЦК КПСС. Сочувствую генсеку: он лишён возможности рапортовать наверх, ибо выше него только бог, в которого он не верит.

Мы получили задание готовить показушную «березину» к экспозиции на ВДНХ — к осени. А ещё не окончившееся лето вместило два события, влекущие последствия, для меня важные, но оба никак не связанные с автомобилестроением.

В конце августа приехали родители и сестра — знакомиться с новоявленной минской роднёй. Машка отпахала в своём первом стройотряде, накопила трудовые 470 рублей, чем была очень горда, если не вспоминала финансовый отчёт Марины о заработках адвоката.

Встречали на вокзале их с некоторой помпой: на одном из опытных экземпляров «березины» ослепительно-синего цвета с номерами «01–07 проба». Кстати, ГАИшники цепляли меня едва ли не каждый раз, завидев эту машину. Во-первых, она казалась крутой иномаркой, выделялась больше, чем правительственный лимузин — к тем попривыкли. Во-вторых, если в Тольятти все милиционеры знали, что ВАЗ вправе вешать такие номера на испытываемые машины, причём без регистрации и выписки техпаспорта, для минских такое было сюрпризом. Тем более сложно назвать испытаниями явную перевозку семьи.

Если в салоне находилась Марина, она всегда выскакивала и брала на себя объяснения с копом. Памятуя новогодний черниговский опыт, не качала права и больше действовала обаянием, достигая куда лучшего эффекта. Рыцари полосатых палочек замечали обручальное кольцо, мужика при даме и вздыхали, не спрашивая телефончик. Моя половинка на улице никогда не носила чего-то с разрезами до пупа, что сверху, что снизу, не укорачивала юбку до трусов. Тем не менее, потрясающая сексуальность крылась в её поведении, в трудноуловимых мелочах — взмах ресниц, гримаска, приоткрытый ротик, язычок на губке, походка, жесты рук, наклон головы… Это какой-то врождённый талант, от мамы не унаследованный, тёща — дощато-деревянная, что внешне, что в общении с людьми, ко мне относилась лояльно, не более того, и на том спасибо.

В присутствии родителей и сестры половинка не выделывалась, как при гаишниках. Конечно, больше не надевала платье в духе уборщицы-пенсионерки тёти Клавы, для семейной встречи выбрала пёстрый лёгкий сарафан с голыми плечами и на бретельках, волосы уложила в «деловой» хвост. То есть половина орудий зачехлена, остались только для салютации. Чтоб у моих не возникло чувства, будто женат на замарашке и только из-за денег.

Мои харьковчане в Минск приехали впервые, была суббота, Марина, сидевшая за рулём, развернулась на Привокзальной площади и проехала в «ворота Минска», две монументальные башни сталинской постройки, при этом беспрестанно щебетала, взяв на себя кроме водительской функцию гида. Как я понял ещё во время экскурсии с Лизой, послевоенная реконструкция центральной части города началась в конце 1940-х и действительно выдержана в стиле сталинского ампира, узнаваемого и в Москве, и в Харькове. Но стоило проехать улицу Республиканскую и миновать мост через железную дорогу, по обеим сторонам потянулось уныние: отдельные хрущёвские пятиэтажки, огромные кварталы нищего с виду частного сектора, пустыри, заброшенные стройки… Почему-то за них пока никто не взялся. А дальше, после Кальварийского кладбища, лежал проспект Пушкина, застроенный при новой власти и куда более цивильный.

Прижав машину к бордюру около родительского подъезда, даже не ударив колесом (бывает всякое), Марина метнулась домой — звать своих.

— Я так боялась… — призналась мама. — Конечно, Мариночка водит хорошо, но если вдруг авария? Машина, наверно, такая дорогая…

— Машина принадлежит МАЗу и проходит всесторонние испытания. А в число испытаний может входить краш-тест, — понимая, что её не убедил, подлил масла в огонь: — Вот Машка получит водительские права, тогда и правда — бойся!

Сестрица достала меня пятернёй с заднего сидения и ущипнула.

Тем временем спустились тесть и мамадорогая. Мои высыпали наружу, принялись знакомиться.

— Франц Львович Рудельман, — представился отставной прокурор и ойкнул от медвежьего рукопожатия офицера из автомобильных войск.

— Вас пятеро в одной… Никто не хочет к нам пересесть? — обеспокоилась Анна Викентьевна, на что Марина не без гордости заявила, что «березина» просторнее их «москвича».

Тронулись. Белая машина тестя маячила впереди, мы отправились на дачу к Рудельманам. Они