Гений МАЗа - Анатолий Евгеньевич Матвиенко

неплохо. Вторая фотосессия прошла в павильоне Белорусской ССР на ВДНХ, куда главную героиню представления, машину, а не мою жену, доставил трейлер. Я запустил двигатель и перегнал «березину» на стенд, особо рассекать на ней не решался, она ещё в меньшей степени доведена до ума, чем в базовой комплектации.

Обе, эта малиновая и фиолетовая 21067, выглядели игрушками на фоне грузовых МАЗов, не говоря о припаркованных снаружи БелАЗах. Я заметил, что посетители фотографируются под БелАЗом, прикалываясь, насколько человек мал по сравнению с карьерным самосвалом, а внутри белорусского павильона липли исключительно к «березине».

Меня засыпали вопросами, главный был: когда это чудо советской техники получат советские люди, сколько за ней стоять в очереди, будет ли льготная очередь…

Когда? Никогда. Буржуи и евродемократы смогут на ней ездить, из советских — разве что особо блатные из верхней номенклатуры. Иначе кому нужна «волга»?

Быть может, выкатят экземпляры в «Берёзку», установив цену тысяч в 14 инвалютных рублей. То есть 14 тысяч чеков, не менее 21 тысячи обычных рублей. Хотя… Говорят, что жители южных и восточных республик, торгующие на московских рынках, готовы платить больше двадцатки за «бели-бели нови волга», они, наверно, позволят себе. Я лично — за, независимо от отношения к советским неокапиталистам. Желаю прецедента: пусть дорого, но «березину» способен купить любой обеспеченный желающий.

Периодически простым смертным доступ к машине перекрывался, что означало: сейчас подкатит делегация строгих мужчин в костюмах и плащах болонья, с фетровыми шляпами на головах, униформа советского чиновника от райкома КПСС до кремлёвских звёзд. В отличие от плебеев, алчущих знаний, патриции окидывали «березину» всезнающим взглядом, вопросы цедили лениво. Небожителям на вопрос о поступлении машины на внутренний рынок я радостно сообщал: обломитесь, она только для экспорта и валютных доходов, перебивайтесь «волгами» до посинения. Не так грубо, естественно, но смысл ясен.

Однажды… Не скажу, что вздрогнул, но нечто шевельнулось внутри, когда пришли из Минторга СССР, и в группе мужчин я увидел женскую фигурку на втором плане. Что интересно, её папик не удостоил презентацию личным присутствием, остался ли он на прежней должности или вырос в пределах министерства — мне не интересно. Скажу справедливости ради, мужики оказались на редкость вменяемыми, реально обрадовались, что поставки внутри Союза не планируются даже организациям, что отличало их от всех посетителей павильона.

Пока они щупали натуральную кожу сидений и даже подняли крышку капота, Оксана приблизилась, поздоровалась кивком. Глаза опустились к моей руке с обручалкой. На её пальцах среди колец в количестве большем, чем на решётке радиатора «ауди», обручального не было.

— Ты не позвонила.

— Ты — тоже. Наверно — зря. Прощай.

Я смотрел её вслед, а мысли крутились совершенно неожиданные. Полтора года после краткой встречи в Минторге оставили на красотке заметный след, обильно закрашенный косметикой. Со спины — идеал, а лицо приобрело первые, пока едва заметные признаки увядания. Но думал я не об Оксане. Марина на несколько лет старше, выглядит свежее… Хочу, чтоб она смотрелась отлично всегда!

Сзади донеслось:

— Кто это?

Легка на помине. В голосе напряжение.

— Та самая. Мисс Тольятти. Некоторое время миссис. Сейчас её начальство уйдёт, пообедаем.

— Не переводи разговор на другую тему, Брунов. А вообще-то… Ты — дурак. Такую бабенцию упустил!

Марина в своё время жаловалась на избыток ревности первого мужа. А сама?

— К твоему счастью. Или мне догнать её?

— Я тебе догоню! Я вас обоих догоню!

Чем собралась казнить сразу двоих, не уточнила. Уверен, сама не знала. И ещё, каждая командировка в Москву теперь обернётся для меня мучением. Например, требованием звонить домой каждый час, что без мобилки в кармане затруднительно. А расстраивать беременную — не моя фишка.

— Если ты обратила внимание, обедать я пригласил тебя, а не её. Или всё равно? Короче, пошли, Отелла-рассвирепелла. Если убьёшь меня в порыве ревности, предпочитаю умереть сытым.

К облегчению благоверной, на завтра мы упаковали пожитки, выписались из гостиницы «Космос» и вечером уже сидели в вагоне фирменного поезда. По дороге Марине стало плохо — тошнило, спасибо, что не до рвоты, укачивало. Ехала бледная, с закушенной губой, почти не спала, только дома, едва добравшись до постели после душа, отключилась.

А ведь только месяц срока! Но уже мелкая пигментация на теле, приступы стервозности, теперь и жалобы на отвратительное самочувствие с головокружениями… Так ещё восемь месяцев? С ума сойду. Потом прибавятся хлопоты с ребёнком.

Всё это уже проходил, но настолько давно, что эмоции забылись. А на что я рассчитывал? Сознательно — ни на что конкретно. Но ждать ребёнка от любимой женщины — нормально и естественно, противиться этому в духе чайлдс фри, мол, не будем отягощать себе жизнь, не про мужика 1950 года рождения и достаточно традиционного. Наконец, у меня остались, пусть в другом измерении и в других странах, вполне живые, здоровенькие, устроенные, перспективные потомки. А у Марины — нет, лишить её этого, отсрочив до бесконечности, подло с моей стороны. Потому и не возражал удалению её противозачаточного, не предохранялся сам от приятной неожиданности… Весьма неприятной, на самом деле, во время токсикоза.

В Минске она оставила практику в юрконсультации и перезаключила договор с МАЗом на себя с условием свободного графика, потому что не могла гарантировать остальным клиентам себя бодрую на момент защиты их интересов в суде. В тяжбах с уволенными с завода и в хозяйственных разборках как-то справлялась и даже неплохо, у нас и речи не шло об её отстранении от работы. Принесла домой коробку с ассигнациями и просила спрятать. Это были неистраченные деньги от «чаевых», положить на счёт в сберкассе Марина сочла неблагоразумным. И на книжке у неё образовался запас, позволяющий прожить пару лет без доходов, ни в чём не нуждаясь, даже если муж, скотина эдакая, вздумал бы раствориться в неизвестном направлении.

Порой её отпускало. Так как животик пока не наметился, а пигментацию супруга навострилась маскировать кремом и прочими хитростями, передо мной была она прежняя, весёлая, колючая и одновременно нежная, миллион раз извинявшаяся за приступы стервозности, когда накатывает. За один вечер в домашнем моральном уюте я был готов простить ей всё! А если бы не случались такие отдушины, то за будущего ребёнка.

Большую комнату украсил постер с «березиной», из которой Марина выходит с важностью британской королевы, покидающей карету. Нога, развратно обнажённая до середины бедра благодаря короткой юбке (реклама предназначена для аморального загнивающего Запада — им в тему), попирает асфальт каблуком столь уверенно, что сам