Тактик.1 - Тимофей Кулабухов

— Ты рехнулся, Ростик? Окончательно сбрендил? Ночью? Один? Да там могут быть их дозорные, или те, кто уцелел после хлорной атаки Эрика и теперь жаждет мести! Зачем тебе это? Что ты там забыл?

— Вот я и хочу на них посмотреть, — я потер переносицу, пытаясь собрать мысли в кучу.

— У нас все спать легли, Эрик увёл оставшихся.

— Я схожу один. Обещаю, будет опасность, просто сбегу, даже щит сразу на спину повешу чтобы драпать было сподручнее.

— Русские же не бегают.

— Не сдаются. А это вообще — разведка.

Мейнард долго ругался, используя весь свой небогатый, но на удивление ёмкий запас русских и немецких проклятий. Он говорил о долге командира, о бессмысленной браваде, граничащей с идиотизмом, о том, что я кретин и самоубийца, и что, если со мной что-то случится, ему придется писать рапорт, а он это ненавидит. Но в конце концов, тяжело вздохнув так, что факел на стене качнулся, махнул рукой.

— Чёрт с тобой, иди. Упрямый, как баран. Но если через полчаса не вернёшься, я лично пойду вытаскивать твой труп, чтобы потом скормить его горным волкам. И открою ворота только тебе. Одному. Понял?

Скрипя и стеная, как старая калоша, наша хлипкая баррикада приоткрылась ровно настолько, чтобы я мог протиснуться, рискуя застрять. Поскольку все трупы мы утащили, мост был пуст и тих. Только ветер свистел между каменными зубцами, да внизу, в непроглядной пропасти, глухо шумела река Йорат, несущая чёрную воду у подножия гор.

Я шел осторожно, стараясь ступать на те камни, которые не были покрыты липкой кровью ( ещё не хватало навернуться и упасть с моста в холодные объятья Йората), прислушиваясь к каждому шороху, к каждому далекому крику ночной птицы, клевец наготове, его холодное древко привычно лежало в руке. На той стороне, в маленькой деревянной будке охраны, которую наёмники, использовали как временный пост, я нашел его.

Капрал Гейст лежал на полу, скорчившись в неестественной позе. Он был еще жив, но едва дышал, хрипы вырывались из его груди с каждым вздохом. Рядом валялся его меч, а на груди, на грязной, пропитанной потом и кровью тунике, расплывалось тёмное, липкое пятно. Похоже, что он каким-то способом ухитрился получить ранение и умирал не от хлора.

Удивительно, как он вообще дополз сюда.

Он открыл глаза, когда я склонился над ним. В них уже не было той наглой уверенности, что утром. Только боль, всепоглощающий страх и… что-то похожее на раскаяние или, может быть, просто усталость от всего.

— Ты… — прохрипел он, пытаясь приподняться, но тут же застонал и снова упал. — Зачем пришел? Добить? Давай, не тяни…

— Просто проверить, — ответил я, садясь на корточки рядом. Запах крови и смерти был здесь особенно сильным.

— Я… я был неправ, — его голос был слабым, прерывистым, как старая, изношенная пластинка. — Те слова… про жизни… никчёмные… Прости. Мы просто… наёмники. Работа такая. Приказ есть приказ, хоть и от такого дерьма, как наш новый канцлер. Но это… это было слишком. Нам обещали лёгкую прогулку. Золото… много золота. Сказали, вы просто кучка зелёных сопляков, которые разбегутся при первом же крике…

Он закашлялся, изо рта пошла пенистая кровь.

— Я прощаю тебя, Гейст, — сказал я тихо. Не знаю, зачем я это сказал. Может, чтобы он умер спокойно. Может, чтобы самому стало легче отпустить эту тяжесть. — Покойся с миром.

Он слабо улыбнулся, или мне так показалось в неверном свете луны, пробивавшемся сквозь щели в досках. Потом его взгляд затуманился, тело пару раз дёрнулось и обмякло. Все было кончено.

Я сложил его руки на груди и вложил в них меч. Мысль о том, чтобы забрать его оружие я отринул. В тишине, сопровождаемый лишь ветром и острыми крупинками снега, я вернулся в крепость.

Часа через два, показавшихся вечностью, вернулся и Эрик с бойцами, мрачный, как грозовая туча, отряхивая с плаща не только несуществующую пыль, но и тяжесть увиденного.

— Мюнцера и след простыл, — доложил он, стягивая перчатки и бросая их на стол. Голос его был ровным, но я уловил в нем нотки затаённой ярости. — Похоже, ублюдок смылся сразу, как только понял, что его план дал трещину. В его доме — пусто, только следы поспешных сборов, брошенная второпях роскошь, которая теперь казалась дешёвой мишурой. Даже винный погреб не тронул, спешил, гад. Пара его прихвостней не успели — валяются с перерезанными глотками в подворотне. Видимо, кто-то из горожан свёл счеты. Или свои же убрали, как ненужных свидетелей. Но я кое-что предпринял.

Он хитро прищурился, и в его глазах, несмотря на усталость, мелькнул знакомый огонек авантюриста, почуявшего новую возможность.

— Нашёл голубятню. Или, точнее, воронятню. Почтовые вороны, штук пять.

Одна, самая толковая на вид, с умными, немигающими глазами, уже летит с депешей в ближайший форт Ордена. Я там изложил суть дела, без прикрас, но с нужными акцентами. Написал, что отразили вероломное нападение, но крепость почти беззащитна, силы на исходе, и, если эти твари сунутся снова, нам крышка. Пусть поторопятся с подмогой. И с финансированием, кстати, тоже не помешает. Потому что, если вы помните, то эта мэрская падла так и не оплатила нам ни на жалование солдат, ни на прокорм и снаряжение.

Я кивнул. Разумно. Очень разумно. Две такие атаки мы точно не выдержим. Наши силы и так на пределе, люди вымотаны, как ездовые собаки после долгой гонки.

Мы обменялись новостями. Бойцы, которые участвовали в рейде Эрика, измотанные до предела, валились с ног. Солдаты сидели и лежали прямо на холодном камне двора, прислонившись к стенам, многие дремали, уронив головы на грудь, их оружие лежало рядом, но руки все еще судорожно сжимали рукояти.

Мейнард, оглядев это жалкое, душераздирающее зрелище — остатки некогда бравой роты, принял решение.

— Отбой! — его голос, обычно зычный, как труба архангела, прозвучал глухо, но твёрдо. — Всем спать. Караулить будем мы, сержанты. По очереди.

Солдаты не нуждались в повторном приглашении. Они расходились, или, скорее, расползались, как сонные мухи, по углам полуразрушенной казармы, по каким-то чуланам и каморкам, которые еще вчера казались непригодными для жилья, а сегодня — верхом комфорта и безопасности. Через несколько минут в нашей части крепости воцарилась тяжёлая, прерывистая