Зябрики в собственном соку или бесконечная история - Константин Константинович Костин

А ответственный за выдачу постельного белья в общежитие — кастелянша. Но в данном конкретном общежитии за выдачу белья отвечает мужчина, а коменданту пофиг, что мужское название для этой профессии устарело.

[6] Официальный конец белых ночей в Санкт-Петербург — 2 июля, фактический — середина июля, так что к 28 июля они действительно уже закончились.

[7] «Идет по улице студент, за ним мужик — тоже пьяный»

[8] Гостиница называлась «Мир», но герой запомнил ее название именно так.

[9] Чесменское воинское кладбище — похоронены ветераны Отечественной войны 1812 года, Крымской войны, русско-турецкой войны 1877–1878 годов, русско-японской, Первой мировой и защитники Ленинграда

Глава 28

Мысль о том, где можно найти — в буквальном смысле слова «поднять» — денежки на проживание в славном городе Афосине, столице трех революций — наверное — мне подсказал Чесменский дворец.

Как сейчас помню, в 2009 году в одном из дворцов Санкт-Петербурга нашли тайник, в котором во время одной из трех революций были запрятаны золотые сервизы, на какую-то очень огромную сумму. И что-то сдается мне, что дворец этот — Чесменский[1]… И, если этот мире копирует наш, за исключением имен и названий, то не исключено, что в здешнем аналоге Чесменского дворца ТОЖЕ спрятан клад.

Это была хорошая новость. А следом за ней идет кавалькада плохих.

Первая — я не уверен, что дворец со спрятанной посудой был именно Чесменский, возможно и какой-то другой, в Питере этих дворцов — как Педров в Бразилии[2].

Вторая — даже если и Чесменский, я понятия не имею, где именно был тот тайник. В этом основная проблема нашей перенасыщенности информацией, которой мы набиваем себе головы — 99% этого хлама нам никогда не пригодится. А то, что пригодится, мы никогда не вспомним, когда придет необходимость. Вот я, к примеру, помню, что Фанни Каплан стреляла в Ленина 30 августа 1918 года на заводе Михельсона, стоя у переднего левого крыла автомобиля, в тот момент, когда Ленин садился в него после митинга[3]. Замечательная информация. И на кой она мне? А вот где был тайник с посудой — убейте, не вспомню.

Третья — даже если предположить, что случится чудо, и я вспомню, где этот самый тайник, мне это не принесет абсолютно никакого профита. Самолично под покровом ночи долбить стены, вытаскивать полтонны золотых блюдечек… и что? Тащить в комиссионку? Так меня там и ждут с распростертыми объятьями, когда же, мол, этот тип с золотым блюдечком припрется… Слишком ценная штука, сразу возьмут за жабры, откуда, мол, дровишки и с каким именно отцом вы их нарубили. Связываться с криминалом — все то же самое, только в конце меня ждет не тюремная камера — а то и расстрел, за хищение-то социалистической собственности в особо крупных размерах[4] — а бетонные штиблеты и дубовый макинтош. Или, с учетом питерских традиций — расфасовка по бумажным пакетам. Полиэтиленовые-то еще не в ходу…

Четвертая — даже если я абсолютно честно приду в милицию и скажу, что знаю, где спрятан клад… Кто мне поверит? Деревенский парнишка, впервые в городе, вдруг совершенно точно знает, где клад? Откуда? Первое, что сделают — и что сделал бы я сам — запрос по месту жительства. И тогда — ой.

Подытожим — никакой пользы от этого виртуального клада мне нет. Как же мне тогда раздобыть денег? А очень просто.

Есть старый заброшенный дворец, в котором лежит клад. Но в Питере не одно старое заброшенное здание… что? Не в каждом из них лежит клад, а если и лежит — не найдешь? Так клад-то мне и не нужен вовсе!

Что люди делают с ненужными вещами? Несут на помойку, правильно. А что люди делают с ненужными вещами, когда уезжают из старой квартиры на новую? И снова правильно, пять баллов! Они их бросают. И, если кто-то вроде меня пройдется по домам под снос — этот самый кто-то сможет, при некотором везении, конечно, огрести целую кучу… кто сказал, хлама⁈ Целую кучу вещей, которые кому-то не нужны, а кому-то, возможно, очень даже нужны. Вспомнилась история, то ли где-то услышанная, то ли где-то прочитанная, что, кажется, примерно в этом самом времени, в котором я обитаю сейчас, стали модными пластиковые вещи и недальновидные люди потащили на помойки антикварные столики, светильники и вазы[5]. И, если такую потенциально нужную вещь отнести в комиссионный магазин — то можно выручить некоторую сумму денег. Небольшую, да, но мне, в моем нынешнем состоянии, любая сумма — в радость. И даже если найдется что-то и впрямь никому не нужное — это всегда может пригодиться МНЕ. Мне, как Осипу, и веревочка сгодится[6]. Любая находка — как клад.

С этими приятными кладоискательскими мыслями я уснул.

* * *

— Почему вы решили поступать именно в наш институт? — давешняя «завуч» смотрела на меня, как товарищ Афосин на буржуазию. Остальные члены приемной комиссии — с некоторым любопытством, но вполне доброжелательно. Вроде бы.

Мда, собеседования на предмет «Кем вы себя видите в нашей компании через 5 лет?» я как-то не ожидал. Собирался отдать документы — и всё. А тут — не всё.

Может, ее мой внешний вид несколько… ээ… смущает? На мне все чистое, выглаженное: с утра встал пораньше — еще не сразу сообразил, почему я сижу в такой кромешной темноте и вообще, где это меня замуровали демоны⁈ — нашел бытовку, нашел гладильную доску, еще с деревянными ножками, нашел утюг… Мне почему-то казалось, что мне предстоит глажка огромным чугунным утюгом на углях, однако ОРС оказался более цивилизованным, чем мне представлялось и я гладился утюгом электрическим, из нержавейки, плоским, разве что с деревянной ручкой, как у ведра.

Единственное, что внезапно доставило мне проблемы — волосы. Я, привыкший стричься коротко и не заморачиваться над тем, что делать с волосами после мытья, забыл, что у меня отросла уже достаточно пышная грива. И лег спать с влажными волосами. Не знаю, как мужчины, а девочки уже поняли, что я обнаружил на голове поутру. Нет, как ни странно, не взрыв на макаронной фабрике, мои волосы улеглись в замечательную прическу, до крайности напоминающую прическу Дональда Трампа. Только у него этот залихватской хохол торчал надо лбом, а у меня развернулся ровно на девяносто градусов и взмывал вверх над левым ухом. Я понял, что мир еще не готов к лицезрению такого стилистического шедевра и пришлось поступать с волосами, как киллеры в