Слуга Государев. Бунт - Денис Старый

сам он с семьей уже через час собирался бежать из Москвы. У купца были родственники в Коломне. Вот и съездит к ним в гости. Давно звали. Все повода не было. А бунт в Москве — очень даже повод, целая причина.

— Купчины уйдут из града — и что тогда будет? — Воробьиха схватилась за голову и картинно стала причитать. — А на кого ж нас сирых оставляете? А детишек чем кормить-то?

— Ты, Воробьиха, не прибедняйся. Я тебе токмо вчера поутру продал ажно два пуда муки, да сколько соли. Ты уже сама все ведала, что творится. Это до уходу Первого стрелецкого полку в Кремль, — сказал торговец и с подозрением посмотрел на женщину.

Так много за раз муки не покупают. Она же испортиться может, или крысы с мышами поспособствуют уничтожению муки. Значит, Воробьиха знала больше и загодя. И не призналась.

— Пойду и я закроюсь! — подумав, сказал Афанасий, спасая Микулину Никитичну от вопросов.

Таковы побочные эффекты любого волнения, мятежа, бунта, революции. Деньги любят тишину! И припасы тоже.

— Митрофан Никитич, а ну-ка ты продай мне еще муки, — резко прекратив причитать, даже не попросила, а потребовала Воробьиха.

Её обычно мягкое и округлое лицо вдруг обрело некую твёрдость.

— Все… Нынче уже никому не продам, — сказал торговец и, заметив посмурневшие лица людей, попятился. — Прощевайте, люди добрыя, но уезжаю я.

— А как жа так? Воробьиха жа не за так просит, за медь и серебро покупать будет. А ты что? — спрашивал у купца стоявший до того молчаливым Митька Косой. — Нелюдь какой… Злыдень!

Митрофан Сопотов, услышав это и посмотрев на лица горожан, поспешил было изменить решение, ринулся к телеге, чтобы быстрее продать муку Воробьихе. Но… Поздно. Да и не собирался Митька Косой довольствоваться покупкой муки. Он тут по другой причине. В мутной водичке рыбку решил словить.

Митька был известным на Варварке и не только разбойником. Мудрым, хитрым. И обвинить его не в чем. Брал с торговцев не так чтоб много, но постоянно. Кто не платил такой вот выход, мог, например, угореть в пожаре. Вроде бы, и случайно. Пожары в Москве — дело частое. Но все знали, кто так мстит. Только раньше Косой действовал только тайно.

— Ату его, братцы! — выкрикнул Косой. — Бери и хлеба, и ткани… Все бери!

Оказалось, что большинство мужиков, что, будто случайно остановившись, стояли поблизости — все из ватаги Митьки Косого. Вот они и ринулись грабить. С упоением, с готовностью убить любого, кто встанет на пути их обогащения.

А почему нет? В городе нынче не встретить стрелецкой стражи. Скоро небедные москвичи, те, которым есть что сберегать, уедут из города. Так что — самое время. Грабить да решать те свои дела, которые были нежелательны, когда городские улицы охранялись стрельцами.

— Не дам! — Митрофан Сопотов встал перед воротами на свое подворье. — Митька, мы жа знемся! Я выплачу тебе все сполна!

— Потому и говорю, дядька Митрофан, с тобой. А могу ведь и без слов…

Воробьиха попятилась, отошла в сторону и давай голосить:

— Помогите! Люди добрые! — кричала женщина.

Нет… Никто не поможет. Нет порядка в Москве, нет опоры для добропорядочных горожан. Смута пришла и на улицы, и в головы людей. И теперь каждый будет спасаться так, как может. А большинство — просто отсиживаться, трясясь от страха, но ничего не совершая.

И никто теперь не прибежит на зов Воробьихи. Побегут, но не на крики — а куда подальше от этого места.

Митька Косой вытер свой нож об рубаху убитого им купца.

— Ну говорил жа, кабы сам все отдал! — посетовал бандит. — Упертый какой!

А в это время подельники известного разбойника, который, вроде бы, как завязал с преступной деятельностью, грабили подворье купца. Будут ограблены еще не один и не два торговца или ремесленника. Такова цена бунта.

* * *

Москва. Кремль

12 мая 1682 года. Вечер

Волны стрельцов, всяких зевак, даже мальчуганов, которым интересно поизображать, будто бы дразня, грозного дядьку с ружьем, даже и с пищалями, выливались на Красную площадь [в то время термин «ружье» использовалось при определении любого вида оружия].

Как бурные реки, плыли колонны людей, чтобы сказать свое слово. И когда людей вот так много, то кажется, что не у государства сила, не у бояр, а вот — у них. И хочется примкнуть к этой силе, почувствовать и себя сильнее.

И любопытство тоже толкало людей вперёд.

— А чагось стрельцы в Кремле станут делать? — спрашивали одни.

— Так пойдем да и поглядим! — отвечали другие.

Толпа не шла тихо, нет. Теперь уже можно кричать во всеуслышание. Ведь силища-то какая!

— Ивана на царство! — кричали одни стрельцы.

— Нарышкины — воры! — кричали другие стрельцы.

А люди неоружные подхватывали слова и несли их, как лодка несется в бурном течении.

— Бам-бам-бам! — гремели многопудовые церковные колокола.

И все-таки патриарх играет в свою игру. Письмо с предложением запретить на пару дней бить в колокола ему верно доставили. Мало того, мои стрельцы были готовы, как им и приказано, дождаться решения владыки и донести его волю в храмы Москвы. Нет… Иаким изволил молиться. А вот сейчас гремят колокола, зазывают людей на бунт.

Я стоял у Спасских ворот, в сопровождении сразу двух рот стрельцов. Бойцы решительно раздували фитили на своих ружьях. Впереди — преграда из перевёрнутых телег.

Расчёт был на то, что, когда бунтующие стрельцы увидят, что уже против них готовы применять силу, тут же задумаются: нужно ли им это всё? Но не только силовой вариант развития событий я предусматривал.

— До моей команды никому не стрелять, всем понятно? — в очередной раз наставлял я своих солдат.

— Понятно ужо им! — пробурчал дядька Никанор.

Все ворота Кремля были взяты под охрану и закрыты. Открытыми оставались Спасские: тут находилось большинство моих бойцов, в том числе и две роты наёмников.

— Боярин Матвеев велит уйти за ворота и закрыть их! — подоспел ко мне человек от Артамона Сергеевича Матвеева.

— Поздно. Это сделать пока не могу, без нарушения чести и порядку в полку, — сказал я человеку Матвеева и сделал вид, что больше его не замечаю.

Бояре явно нервничали. Красная площадь быстро наполнялась шумными и напряженными людьми с оружием в руках. Казалось, что