Тени двойного солнца - А. Л. Легат

– Темнеет, – заметил Вуд и ни на волосок не сдвинулся вперед, чтобы помочь Ганту устроиться в седле.

– Задержимся тут допоздна, заплатите мне за каждый переведенный факел.

Чавкали копыта под тяжелым весом – псы первыми пошли по тропе.

– Окружите село. Никого не выпускать, – крикнула я им вслед.

Вуд и Джереми ехали рядом, укрывая с двух сторон. Если бы они могли спрятать меня от проклятой мошкары… Голос Ганта отвлек меня.

– Она была дорога вам? – Гант продолжал сверлить меня взглядом. Не глаза, а два проклятых сверла.

– Кто?

– Старуха Льен.

Я часто заморгала, еле сдержала смех.

– Она стоила своих денег. Это все, что тебе положено знать, если хочешь вернуться живым.

– Не отвлекай миледи! – вклинился Джереми. И промокнул нос… платком? Когда у него появился платок?

Лука и впрямь оказалась полузатопленным селом. В таком не бывает менял, скупщиков и даже торгового ряда. Грязь и глушь. Самое место для трусливой псины.

Селяне неуверенно высыпали в подворье – или на вытоптанную поляну между четырех домов, которую можно было бы так обозвать. Они бы сбежали, дело верное, да только мои псы выстроились в хороший ряд. Даже в вечернем солнце силуэт вооруженного всадника не спутаешь ни с чем.

Через пару лет в этой глуши о нас будут петь песни. Больше не о чем.

– Вы кто? У нас ничегой нет, – робко сказал старик, опираясь на клюку.

О, как он ошибался!

– Я ищу человека по имени Густав!

К старику подошла такая же безобразная старуха, вся в бородавках. Старики переглянулись. Пошептались. Может, то был старейшина. И зачем таких глупцов выбирают? Стоит, тянет время, ставит под удар своих людей.

– Гу-уста-ав! – повторила я громче. – Вы понимаете, не так ли?

Чернь, должно быть, способна позабыть воснийский вдали от городов.

– Густав! – повторила я. – Это имя.

Поколебавшись, вперед вышла тощая женщина в разношенном платье:

– Нема такого.

Остальные покивали, кроме стариков.

– Сейчас проверим.

Меня перебил Гант:

– Лысая голова, длинные руки, тяжелый взгляд. Сам – ростом мне по руку, – его ладонь удивительно точно отмерила макушку Густава в воздухе.

У старика округлились глаза:

– Ах! Клеба вам надо?

– Хлеба? – обернулся Джереми.

– Клебом яго звать! – выкрикнула старуха. – Не видали яго давненько…

– С три недели уж будет, – покивал старик.

Я цокнула языком. Солнце исчезало на глазах.

– Выведите всех, – громко приказала я псам. – Сейчас и проверим.

Псы привязали коней и пропали в дровянике, хлипком сарае и четырех домах. Без кавалерии я почувствовала себя почти раздетой. И испытала странную благодарность, когда Джереми подъехал ближе.

– Вы его видели, – переговаривался со стариками Гант. – Как давно?

Старик принялся всех путать:

– Уж с год назад, как отбыл в город, так его и не видали… до осени. А потом, как возвратился…

– Лучше бы не вертался, туды его, – проворчала старуха.

– …по голове ему, миледи, того. Ясное дело! Сам не свой, все бормотал, бормотал.

– Не хужее тебя! – ударила его в плечо старуха.

Один за другим из домов вытаскивали детей, одну молодую девицу, подростка и двух деревенских баб с мерзким оскалом. Молодняк противно всхлипывал и выл. Один наемник вытащил сундук на поляну.

– Вещи мне ни к чему, – осадила его я. – Мы пришли за человеком.

Пес дернул плечами и что-то явно припрятал за пазухой.

– Остался ли кто в домах? – я вскинула подбородок.

– Младенец, миледя…

– Мы разве искали младенца, дурья башка?!

Он снова пожал плечами.

– Подвалы, – хрипло заметил Вуд.

– Один у нас погреб, все затопит, миледя, тут особый подход нужон…

В погребе тоже никого не обнаружилось.

– Ушел он, говорю вам. В леса.

– Туды ему и дорога!

Я внимательно посмотрела на старика. Дрожащая его рука поднялась и указала на прилесье: густые корни торчали из влажной земли, а молодые листья только-только начали раскрываться. Вся восточная сторона Луки будто поросла тиной.

– В таких лесах долго не поживешь, – Гант погрел руки у рта.

Я посмотрела на стариков сверху вниз:

– Значит, вы мне лжете?

– В лачуге небось сховался, папаша у него охотник, – дерзко ответила селянка.

Я сощурила глаза. Гант дернул плечами:

– Надо смотреть.

Тени у леса сделались длиннее.

– Никто не сдвинется с места, – приказала я, затем снова смерила старика взглядом. – Ты поведешь меня к Густаву.

– Клебом его звать, миледя.

– Без разницы, – огрызнулась я. – Веди. Сейчас же!

Вуд для убедительности подъехал ближе и нежно пригладил рукоять булавы. Носок его сапога смотрел прямо в старческое лицо.

Второй раз повторять не потребовалось: придержав чепец, наш проводник неохотно направился к лесу. Я обернулась к псам.

– Если через пару часов мы не вернемся – убейте всех.

Два ребенка попрятались за юбку тощей девицы. Та прикрыла рот ладонями. Пес у дровяника принялся заряжать арбалет.

– Чего же мы ждем, – засуетился старик. – Тута всего ничего! Комаров не заметите…

Подлец приврал. Жужжали эти сволочи возле уха, перед носом, вились у затылка, и, кажется, облепили весь капюшон. Едва хоженая тропа чавкала и оставляла глубокие следы. Джереми, что ехал впереди, то и дело вздрагивал, а его скакун размахивал хвостом, точно метлой. Старик кровососов не замечал. Должно быть, вся кровь его отдает гнилью и старостью. Я вспомнила об отце, тряхнула головой.

– Охотился он, миледя. Клеб-то. Всю жисть, как помню. К дому вернется – праздник…

Гант прихлопнул гада на плече и хотел что-то спросить. Страшный лошадиный хрип и всплеск воды прервали его.

– Дерьмо! – выкрикнули в хвосте колонны.

Еще один всплеск, все обернулись.

– Идиоты, – тихо произнесла я.

Одна лошадь каким-то образом сошла с тропы и оказалась по грудь в воде.

– Стойте, стойте, – удивительно, как взрослые псы делаются щенками, стоит им угодить в передрягу. – Тонем!

И все сразу же бросились на подмогу: Джереми спешился, Вуд кинул веревку, остальные псы топтались на островке суши, не зная, что предпринять.

– Привязывай, олух!

Позади растаптывали небольшую тропу, брошенные веревки падали в воду. Джереми бросил петлю чуть точнее.

– Вот дерьмо… – почти скулил всадник, привязывая скакуна за седло, за ремни.

А потом скакун захрипел, как может крикнуть насмерть перепуганный зверь, и сбросил всадника в воду.

– Тяни! – крикнул Джереми.

Веревки, точно струны, поднялись из воды. Толстая лошадиная шея – вот и все, что виднелось над черной гладью. Должно быть, этот храп и лошадиный визг слышно в самой Луке. Пса вытянули на сушу: откашливаясь и молясь, он почти обнялся с ней. Целовал бы, если бы не вспомнил про коня.

– Не идет, – рычал от натуги пес, помогая скакуну; руки