Тени двойного солнца - А. Л. Легат

Мой отец. Прошел ли он через то же, гоняясь за убийцей? Поганая ложь, дальние дороги, и…

– Проклятый холод, – я потерла предплечья.

– Это частая причина для смерти в наших краях, миледи, – упирался Гант.

Половина проклятого года. Сотни золотых. Все зря.

– Дай мне хоть что-нибудь, – прорычала я, повернувшись к Ганту. – Принеси хоть какую пользу!

Гант кивнул и лишил тело Густава остатков какой-либо чести: срезал перештопанные портки, снял обувь, и подгнившие ступни сделали пребывание в хижине невыносимым.

Я укрыла нос меховым отворотом плаща. Глаза заслезились, и все смешалось воедино: сгорбленный Гант, посеревший мертвец, разворошенные пожитки, прислонившийся к стене Вуд…

– Отметины, шрамы? – промычала я в отворот. – Хоть что-нибудь…

– Терпение.

– Миледи, – поправил его Джереми.

– Терпение, миледи.

Он что-то бормотал под нос и крутился над телом, точно любопытная сорока. Вуд перестал жевать – горец любил делать мертвецов, а находиться рядом с чужой работой брезговал. Я нетерпеливо подошла к окну, вдохнула свежий воздух.

– Ну?

– Как я и сказал: смерть от холода. Могу предположить, что Густав пил…

Я резко выдохнула. А потом развернулась:

– Как ты нашел убийцу своей сестры, будучи столь бесполезным?! Ты не стоишь ни монеты, что я потратила на твое содержание!

Гант все стерпел. Ответил, не поменявшись в лице, будто не чувствовал ни смрада, ни страха.

– Я расскажу вам как. – Он неторопливо вытирал руки какой-то тряпицей. – Вы ищете, ищете. День и ночь. Идете по любому следу, что у вас есть, а когда он обрывается – беретесь за остальные.

– И?

– И так до тех пор, пока они все не оборвутся.

– И что потом?!

Гант даже не моргнул:

– А потом вы продолжаете искать.

Я усмехнулась, покачала головой. Джереми хмыкнул, но ничего не сказал.

– Ты безумен.

Гант встретил мой взгляд.

– Только безумцы идут до конца. И находят то, что искали, – он покосился на Джереми, – миледи.

Отблески факела мерцали на нагруднике пса.

– Прошло всего полгода, – заметил Гант. – А вы уже сдались.

Я подошла к нему в три быстрых шага и с силой ударила по лицу. Зашипела, потерла ладонь – та заныла.

– Да что ты можешь знать об этом? Полгода?! Ты смеешь…

Неприятные глаза-сверла сделались удивленными. Я ударила его еще раз и хотела ударить в третий, но он укрылся руками, как ребенок, широко раскрыв ладони. Я замерла. Кулак Вуда вошел в брюхо Ганта, и тот захрипел, закашлявшись на полу рядом с мертвецом. Сапог Вуда успел врезаться в спину могильщика.

– Стой! – Глухой удар, довольный оскал горца. – Да остановитесь же вы! – Джереми оттащил Вуда за плечо. – Боги, как я устала от этой глупости!

Единственный человек, который скорбит по Дане Коул так же, как и я, не говорит ни слова, мои псы – сборище законченных скотов, не наделенных умом и в малейшей степени. И я хороша – доверилась могильщику, который водил меня за нос, чтобы выжить…

Весной не стало Даны Коул. Больше года я не была на могиле матери.

– Я так долго… столько лет…

– Миледи? – взволнованно спросил Джереми.

– Я…

Голос сделался совсем жалким, противным, слабым. Почувствовав, как что-то коснулось щеки, я вытерла ее ладонью. Влага коснулась кожи. Я отвернулась от псов. В хижине стояла звенящая тишина, пока я вытирала глаза платком.

– Они убили мою мать.

Джереми неловко потоптался за моей спиной и сделал шаг вперед, судя по звенящей стали.

– Пошли прочь, – прогнусавила я.

– Миледи…

– Прочь. Оставьте меня.

Я не оборачивалась. Вуд, судя по пружинистым и широким шагам, первым вышел из хижины. Потом, тяжело вздохнув, зашевелился Гант – шуршание стеганой куртки и чавканье старых сапог. Джереми извинился и с явной неохотой подошел к выходу, бряцая, точно кошель купца. На стене широким мазком появилась огромная пятерня.

– Оставь факел, – зло сказала я. – Я не подвальная крыса, чтобы сидеть в темноте, – добавила уже тише, когда осталась с мертвецом.

Затем развернула носовой платок, задержала дыхание и склонилась над Густавом в последний раз. Не касаясь окоченелой кожи, перевернула сначала одно запястье к потолку. Затем – другое. Крысы не тронули ничего, кроме пальцев.

Но метки там все равно не было.

Платок грязным комом упал на распухающее брюхо Густава. Я резко поднялась. Толкнула дверь и вдохнула свежесть улицы.

– Миледи? – Джереми стоял у выхода и тут же придержал полотно локтем.

Я окинула всех тяжелым взглядом.

– Мне очень жаль, – выдохнул Гант и в кои-то веки не таращился на меня.

Гант, как и все псы, совершенно не умел подбирать слова. Я тихо пообещала:

– Я найду их. Всех до единого. С тобой ли, Гант, без тебя. В любой глуши, в проклятом болоте и даже под землей. – Повысила голос. – Эй, вы. Соорудите носилки. Эта мертвечина поедет с нами.

– И его вещи, – уточнил Гант.

– И его вещи, – утвердила я.

Когда вынесли тело, старик мазал лоб. В сумерках его пассы выглядели угрожающе.

– Как же так вышло, как же так… – причитал он.

– Люди умирают, – мрачно бросила я.

Умирают в самый неподходящий момент.

– Замерз он, выпил. – Гант зачем-то стал утешать старика. – Так бывает…

Я без помощи влезла в седло и сказала:

– Послушать нашего Ганта, бывает, что и старушки режут самих себя.

Могильщику свезло, что он только открыл рот, но не произнес ни слова. Я давно не устраивала повешений.

На обратном пути от нас так несло, что и комары присмирели. Гант предпочел вертеться возле меня и не полез в седло – убивал и без того паршивые сапоги.

– При свете дня, миледи, – успокаивал он, – я посмотрю хорошенько. Может, и вы чего вспомните.

– Ты клялся, что будешь честен.

Гант поднял факел выше, чтобы рассмотреть мое лицо.

– Я держу свое слово. Вы просили привести вас к Густаву, и вот он. Вы просили рассказать про его смерть, и я рассказал. Не могу обещать, что увижу больше, но на рассвете…

Я прищурилась. Болота сделались ярче. Красно-желтая полоса показалась из-за кривых ветвей.

– Рановато для рассвета…

– Это не рассвет, – прошипел старик, выпучил глаза и побежал по тропе так, словно помолодел.

За ивовым островком горело крохотное рукотворное солнце из бревен. Лука полыхала. Я замерла, прикрыв рот ладонью. На пальцах, одежде, обуви все еще оставался душок Густава.

– О, нет, – сказала я и поторопила коня.

Из горла старика вырвался какой-то сиплый звук. Он упал на колени в грязь и что-то забормотал, перегородив дорогу всадникам. Я чудом его не затоптала, объехав.

– Эй! – окликнула я псов. – Что вы…

Один сворачивал овечью