Мир сошел с ума - Greko

— Дружище, — увещевал меня он, — мы желаем наградить вас почетной медалью ВМФ САШ, но мое ведомство находит куда более престижным вручить награду офицеру флота, чем гражданскому лицу.

— Сами-то вы форму не носите, — подкузьмил я Рузвельта.

Он вздохнул, видать, задел его за живое.

— Меня не отпускают из министерства. Будь моя воля, я бы уже находился в рядах действующего флота. Но речь не про меня, а про вас. Я не уничтожал в одиночку германский рейдер. Не лишайте флот возможности немного попользоваться вашей славой. Сколько появится желающих записаться на службу, когда мы официально объявим о героическом поступке лейтенанта береговой охраны!

Теперь мне стали понятны причины, по которым моя поездка в столицу была обставлена строжайшей тайной. Мне даже не дали возможности выразить свое соболезнование семье умершего летом генерала Отиса, старого друга. И все ради флотского пиара! Рузвельт был готов пойти на обман и произвести меня в офицеры задним числом. И открыт к торговле. Все ж таки я не последний человек в САШ и ломать меня через коленку у него вряд ли бы вышло. Уж больно больших денег я теперь стоил, они рекой текли без особых усилий. Фильм Гриффита «Человек клана», переименованный в «Рождение нации», принес мне просто чудовищную прибыль, несмотря на то, что был явно расистским — и безумно талантливым, следует признать — и вызвал у меня одновременно омерзение и восхищение. Военные заказы сказочно обогатили держателей акций «Файерстоун», в том числе и меня. Ставка на сотрудничество с Фордом продолжала приносить обильные плоды. Мы, все трое владельцев «Найнс энд Блюм бразерс индастри», превратились в мультимиллионеров, а в Америке к большим деньгам принято относиться с большим уважением.

— Ваши деловые партнеры, братья Блюм, уже служат в армии, мистер Найнс. Неужели вы не последуете их примеру? — делал Рузвельт все новые и новые заходы, он хорошо подготовился к беседе. — Вам не придется ходить на службу. Всего лишь небольшая поездка для подъема патриотического духа. По ее окончанию можете смело подавать в отставку — она будет принята.

И так далее, и так далее.

В итоге, уломал. Но я выбил себе документ с открытой датой — приказ о моем увольнении с флота по собственному желанию, но не ранее июня 18-го года, когда истечет годовой контракт, подписанный задним числом. Иными словами, девять месяцев я был обязан выполнять свой долг перед страной.

Уладив все формальности, получив от портного-еврея новенький парадный мундир с лейтенантскими звездами и нашивками на рукаве, а также белые ботинки со склада (1), я был готов к награждению. Чествовали меня вместе с Гаривелом, произведенным в главные старшины. Смотрел на него как солдат на вошь, Фил отводил глаза — в нем я видел источник своих неприятностей, он не отрицал своей вины, но и не делал попытки оправдаться.

После вручения наград состоялся небольшой фуршет. Два часа, пока длился прием, пролетели незаметно — я с кем-то говорил, кому-то пожимал руку, а еще чаще выслушивал бездарные комплименты, от которых спасался за фуршетным столом. В конце неофициальной части, когда уже намылился исчезнуть, ко мне подошел Рузвельт и представил политического советника Вильсона, полковника Хауса. Отсутствие выправки и военного мундира намекали на то, что «полковник» — скорее почетный титул. Напористый узкоплечий тип с большими ушами, он атаковал меня с энергией, достойной лучшего применения.

— Мы тут посоветовались, и решили отправить вас во Францию в следующем году, ранней весной, — огорошил меня советник. Он сообщил мне новость с таким видом, будто поездка через Атлантику во время тотальной морской войны — это сущая чепуха. — От французского Верховного комиссариата в США поступило отличное предложение, президент склонен с ним согласится. Печальная дата — 15 апреля, день гибели «Титаника». В Париже состоится чествование героев спасения пассажиров и экипажа лайнера. Американец, англичанин и француз, все трое награждены Почетной медалью Конгресса — вы продемонстрируете всей Европе крепость нашего союза!

Дикая идея! Меня так и подмывало вцепиться ему в горло или вывалить тысячу возражений. У меня семья на Таити, но вместо того, чтобы отправиться за ней на запад, меня выпихивают на восток.

— Господин лейтенант, — вмешался Рузвельт, — у нас с вами контракт. Как располагать вашим временем, это нам решать, а не вам.

Поймал! Я стиснул зубы, чтобы не нахамить. Забытое ощущение несвободы, столь привычное мне по военной службе, стиснуло меня в своих объятьях — не вздохнуть, ни слова против молвить!

… Время до отплытия в Европу я провел с пользой для флота, активно торгуя лицом на сборных пунктах в крупных городах САШ. Произносил по бумажке пустые речи, и так от этого утомился, что погрузка на корабль вместе с ротами, отправляющимися во Францию, вызвала вздох облегчения. И одновременно я покидал САШ с тяжелым сердцем — все мои мысли вертелись вокруг семьи и гигантского расстояния, нас разделяющего. Корабельные винты пришли в движение — с каждым оборотом это расстояние росло и росло…

Большой конвой, двигаясь противолодочным зигзагом, в сопровождении эсминцев и вспомогательных крейсеров вышел в штормовой мартовский океан, имея на борту сотни тонн военных грузов и несколько батальонов пехоты. Я плохо понимал, какой выйдет толк из этих рекрутов. Они горели энтузиазмом, как мальчишки, играющие во дворе в войну, но что они о ней знали, что понимали в ней их командиры? Юнцы, «пушечное мясо» для восполнения катастрофических потерь Антанты, у них отсутствовал опыт траншейной войны, артобстрелов крупными калибрами, газовых атак, бомбардировок с самолетов, штурма укрепленных пунктов — в лоб на пулеметы. Если уж бывалые французские полки чуть не устроили революцию на фронте, которую генералам пришлось жестоко подавлять военно-полевыми судами и расстрелами, то что ждать от американцев? У них не только опыта — вооружения не хватает. Пулеметов, орудий, танков, самолетов… Мясорубка, необоснованно высокие потери, восполняемые усилением мобилизации, — вот что их ждет.

Об этом почему-то старались помалкивать в кают-компании, где в относительном комфорте я коротал время в течении атлантического перехода. Главной темой разговоров были большевистский переворот в России и сепаратный мир, заключенный в Бресте. К моему удивлению, многие участники застольных дискуссий приближались к пониманию случившегося в России. Новый шаг к демократии — по мнению многих. Но все портила постепенно формирующаяся диктатура, чуждая самим принципам американского представления о свободе. Об интервенции, как способе покончить с коммунизмом, еще речи не было