Будет день - И. А. Намор

Гринвуд достал из портсигара последнюю сигарету и жестом попросил огня у долговязого охранника – мрачного юноши с черными кудрями и библейским именем Иосиф. Зажигалку, серебряный «Ронсон-Банджо», после эскапады с подожженной урной тоже реквизировали.

Парень, не вставая со стула, бросил Майклу коробок спичек. Поблагодарив коротким кивком, оставшимся, впрочем, без ответа, Гринвуд прикурил и отправил спички в обратный короткий полет. Иосиф лениво, без резкого движения, просто протянул руку и достал коробок из воздуха, а лежащий у него на коленях манлихеровский карабин даже не шевельнулся.

«Опасный противник, – мысли баронета текли неспешно. – Молодой, но реакция… Уличного бойца видно сразу, и такого я вполне мог встретить где-нибудь в Сохо, возле артистического кафе. Мятущаяся душа в поисках приключений. Если не усыпить его бдительность – исход возможного поединка трудно предсказать. Ну, да ладно. Здесь не Олимпийские игры. Буду ждать».

Иосиф сидел практически неподвижно час за часом. Его не беспокоила даже перестрелка, время от времени вспыхивавшая за окнами большого дома. Только один раз, когда шальная очередь из пулемета разбила окна в соседней комнате, он переставил свой стул поближе к глухой части стены и жестами приказал Гринвуду сесть на пол, от греха подальше.

А еще, к охраннику несколько раз приходила девушка, чем-то неуловимо похожая на него – такая же тонкая, гибкая брюнетка, с огромными глазами и роскошной шевелюрой, которую не мог скрыть даже безобразно повязанный красный платок. Сначала Майкл решил, что это сестра стража. Но, увидев, какими взглядами обмениваются молодые люди и как Иосиф прикасается к девушке, принимая от нее тарелку дер Хафебрай – местного аналога с детства не любимого Майклом порриджа, – переменил мнение.

«Интересно, как ее зовут? Не удивлюсь, если Мириам или как-то так… Уж очень все… хм-м-м… прозрачно. Ее не портит даже этот мешковатый френч, перепоясанный грубым ремнем, да и деревянная кобура с тяжелым автоматическим „штайром“ вполне органично дополняет образ экзальтированной девы-революционерки. А как блестят большие карие глаза! Как, как? Мне – с презрением и любопытством, этому бабуину – с любовью…»

Стрельба за окном участилась. Защитники «дома Маркса» вели огонь все сильнее, пытаясь поразить какую-то невидимую Гринвуду цель. Выстрелы слились в сплошной треск, как от ломящегося сквозь сухостойный кустарник кабана. Пальцы Иосифа, сжатые на цевье карабина, заметно побелели.

«Похоже, дело плохо, – решил Майкл – вон как мой цербер нервничает». И в этот момент дверь распахнулась, в комнату ворвалась «Мириам» и суматошно закричала:

– Быстрее, Иосиф! Нужно уходить! Забирай этого шпиона, армейцы подтянули… – окончание фразы утонуло в грохоте артиллерийского залпа. Разом осыпались последние остававшиеся целыми стекла, вылетела в коридор выбитая взрывной волной дверь, воздух заволокло пылью и дымом.

Полуоглохший Гринвуд пришел в себя, стоя на четвереньках и мотая головой, как собака, пытаясь стряхнуть с себя эту пыль, эту грязь и внезапную тишину. Подняв голову, он увидел огромный пролом – части наружной стены как не бывало. А на полу высилась груда битых кирпичей, и из-под нее торчали ноги в солдатских ботинках с обмотками. Ноги Иосифа. Левая несколько раз судорожно дернулась и замерла.

В дальнем углу, отброшенное взрывом, в неестественном изломе лежало тело «Мириам». Этот порыв Майкл не объяснил бы даже себе – он рванулся к девушке, не сумев распрямиться в полный рост, шатаясь и почти ничего не видя. Она была еще жива и в сознании. Она пыталась пошевелиться, и рука ее скребла по дереву кобуры, а глаза с ненавистью впились в лицо британца.

Гринвуд растянулся рядом, все еще опасаясь нового залпа. Помотал головой и протянул руку к кобуре с пистолетом. Девушка не сопротивлялась, лишь слезы прочертили две дорожки на запыленном лице.

«Откинуть крышку. Выцарапать этот чертов „штайр“. Где у него предохранитель? Во-о-т… Спокойной ночи, my darling!»

Громкий хлопок выстрела, и вслед за ним издевательский лязг вставшего на задержку затвора. Это был последний патрон. Гринвуд отбросил три фунта никчемного железа и грязно выругался.

Вена, Деблинг, 13 февраля 1934 года

– Halt! Zu schweigen! Hände hinter den Kopf!

Невесело усмехнувшись, Гринвуд уже в который раз за последние дни начал поднимать руки. Нажим винтовочного ствола – а в том, что человек за его спиной вооружен винтовкой, Майкл нисколько не сомневался – чуть ослабел, и этим стоило воспользоваться.

Пальцы вместо затылка сомкнулись на мушке винтовки, голова ушла с линии огня вместе с наклоном корпуса, а пятка правой ноги, будто копыто мула, выстрелила назад. Яростно, наугад, почти без надежды… Сдавленный хрип и следом за ним торжествующий вопль озверевшего человека.

Вывернувшись до хруста в суставах, Гринвуд поднялся на ноги одним резким движением, вторым – ухватил ствол и ложе винтовки, как древко копья. Окованный затыльник приклада со страшной силой вошел в контакт с лицом неудачливого конвоира, пока тот стоял на коленях и зажимал обеими руками пах… и еще раз… и еще. Пока вместо головы у солдата не осталось месиво из разорванных мышц, размозженных костей и еще чего-то липкого, серого, перемешанного с алым.

Майкл яростно плюнул на то, что еще недавно было человеческим лицом, вытер приклад винтовки полой короткой синевато-серой шинели мертвеца, сорвал с него ремень с подсумками и направился на восток, в сторону Дуная. В голове его, поглотив все сознание без остатка, билась одна мысль: «Будьте вы все прокляты!»

Лондон, 1 марта 1934 года

– Вы не представляете себе, Майкл, как я хотел бы сделать вид, что ничего не произошло. Что вы не были в Вене… да, черт побери! – сделать вид, что в Вене не было никого из наших. – Сэр Энтони говорил подчеркнуто взволнованно, тщательно интонируя каждое слово, сопровождаемое отточенными в своей небрежной естественности жестами. – Но я не могу этого сделать.

– И я не смогу… теперь, – Гринвуд позволил себе прервать слишком уж театральную на его вкус тираду начальника. Он больше не хотел представлений, ни как зритель, ни как участник.

– А вот вам, мальчик мой, придется, – в этих словах было что-то от назидания, но больше – от недвусмысленного приказа. – Документы о том, что вы все это время находились как минимум за пять сотен миль от Вены, уже готовы. И у вас есть три дня, чтобы не просто ознакомиться с ними, но и выучить как «Отче наш». Зазубрить так, чтобы в любой момент при словах «февраль тридцать четвертого года» в памяти возникала картинка, приготовленная для вас лучшими специалистами нашей службы. И еще: по итогам прошедшего месяца