Беглый - Дмитрий Шимохин

стойбища Анги, двадцать — из соседнего стойбища, того, где забрали вообще всех женщин, и еще двенадцать — из других, более дальних селений, которых Тулишен, видимо, собирал здесь, как живой товар на своем складе. Некоторые плакали навзрыд, другие просто стояли, тупо глядя перед собой, еще не веря своему внезапному освобождению. Наши нанайцы бросились к своим, обнимая сестер, жен, дочерей. Сцены были душераздирающие. Но самое ужасное обнаружилось потом.

Когда мы повели женщин к нашим лодкам, выяснилось, что одна из них практически не может ходить. Она шла, страшно косолапя, наступая на внешнюю сторону стоп.

— Так, а это что такое? Почему она так идет? — спросил я у Аякан.

— Она не ходить. Она наказать! Волос в ногах!

— Ничего не понял. Какой волос?

Подошел Орокан. Вдвоем они словами и жестами объяснили мне, что случилось.

Оказалось, за попытку побега эту девушку подвергли чудовищному наказанию: ей разрезали стопы и насыпали измельченный конский волос. Теперь она не может ходить, как все нормальные люди, опираясь на пятки и стопы, — попытка наступить полной ступней вызывает у нее страшную боль.

— Слышал про такое! — заявил мне помрачневший Сафар. — По-русски это зовется подщетинивание. Она не сможет идти!

Это обстоятельство нарушало планы. У нас в оморочках не было места для женщин: мы рассчитывали, что перевезем их на другой берег и они пойдут пешком. Кроме того, сама собою напрашивалась идея взять с собою трофейное оружие и припасы. На «хуторе» мы обнаружили склад с разными товарами: чай, табак, порох, китайская водка, бумажные ткани, и… опиум. Куда же без него! Бросать или сжигать все это было жалко, а взять с собой мы могли лишь небольшую часть.

И тут мне в голову пришла великолепная идея. Изучающе рассматривая бандитскую джонку, я произнес:

— Слышь, Сафар, а не пойти ли нам под парусом?

Просторная плоскодонная джонка могла вместить добрых три десятка человек и еще десять-пятнадцать тонн груза. Умеренный северо-восточный ветер, обычный в этих местах, обещал дать судну достаточную скорость, чтобы преодолеть течение и вернуться к себе. И, кстати, сама джонка тоже могла бы пригодиться!

— На джонке, Курила? — искренне удивился Софрон, вытирая пот со лба рукавом своей прокопченной рубахи. — Да мы же на таких посудинах отродясь не хаживали. Как ей править-то, этой каракатицей? Она ж, поди, и не слушается ни черта.

— Разберемся, — отмахнулся я, уже прикидывая в уме все выгоды такого решения. — Не боги горшки обжигают. Главное, что она может взять на борт и наших раненых, и тех из спасенных женщин, кто совсем ослаб и сам идти не сможет. Да и груз какой-никакой, если найдется что ценное, прихватить с собой можно будет. Не оставлять же добро этим разбойникам.

Мы немедленно приступили к погрузке. На джонку бережно перенесли самых слабых из освобожденных женщин — их оказалось около десятка, — и, разумеется, та, которой изуродовали ноги. Туда же, на палубу, аккуратно уложили и наши скромные, но такие нужные трофеи, а также тела погибших в бою нанайских юношей — их нужно было обязательно доставить в родное стойбище для достойного погребения по обычаям предков.

И вот тут, когда все было готово к отплытию, началось самое интересное и, пожалуй, комичное во всей этой истории. Никто из нас, русских, включая меня, прошедшего огонь, воду и медные трубы, понятия не имел, как управлять этой громоздкой, неповоротливой азиатской посудиной. Наши нанайские союзники, хоть и были отличными, непревзойденными лодочниками на своих легких и маневренных оморочках, с таким чудом заморской техники тоже никогда не сталкивались и смотрели с нескрываемым опасением.

У джонки был один большой, неуклюжий, похожий на крыло гигантской летучей мыши парус, сплетенный из грубой циновки и бамбуковых реек, сложная, запутанная, как китайская головоломка, система веревок, блоков и каких-то непонятных приспособлений, и огромное, тяжеленное рулевое весло на корме, больше похожее на бревно, которым, казалось, и десяток дюжих мужиков не сможет управиться.

— Ну что, господа адмиралы и капитаны дальнего плавания, — усмехнулся я, оглядывая своих растерянных товарищей. — Кто у нас тут адмирал Нельсон или, на худой конец, Крузенштерн? Командовать парадом кто будет?

Левицкий, как человек наиболее образованный и начитанный в нашей компании, попытался вспомнить что-то из прочитанных в юности книг о морском деле. Софрон и Тит, не привыкшие к таким интеллектуальным задачам, просто чесали в затылках, с недоумением и опаской поглядывая на хитросплетение незнакомых снастей.

— Эх, была не была! Где наша не пропадала! — махнул рукой я, решив взять командование на себя, раз уж никто другой не решался. — Нанайцы, друзья, вы на веслах помогайте, чем сможете, а мы с этим парусом проклятым как-нибудь попробуем разобраться. Не потонем, чай, не из сахара сделаны!

Первые наши попытки поднять этот злосчастный парус закончились полным конфузом и едва не привели к катастрофе. Он то категорически не хотел подниматься, цепляясь за что-то невидимое, то, наоборот, внезапно взмывал вверх, но тут же закручивался вокруг единственной, но очень толстой мачты, как змея, то с оглушительным треском хлопал на ветру так, что, казалось, вот-вот разорвется на мелкие клочки. Веревки путались в немыслимые узлы, мы спотыкались друг о друга на тесной палубе, отчаянно пытаясь понять, за какую из них нужно тянуть, а какую, наоборот, отпускать. Женщины, сидевшие на палубе и в трюме, испуганно жались друг к дружке, с ужасом глядя на наши неумелые и опасные маневры. Даже Аякан, обычно такая спокойная и невозмутимая, смотрела на нас с нескрываемым сочувствием.

Наконец, общими титаническими усилиями с помощью такой-то матери и какой-то неведомой божественной силы нам удалось кое-как, криво-косо, но все же поднять этот проклятый парус. Ветер, к нашему великому счастью, был несильный, почти попутный для движения вверх по реке, хоть и дул несколько наискосок. Джонка, недовольно и протяжно скрипя всеми своими просмоленными боками, как старая несмазанная телега, нехотя, но все же начала медленно двигаться против течения. Нанайцы, сидевшие на тяжелых, неуклюжих веслах по бортам, изо всех сил помогали, налегая на них всем телом и задавая ритм какой-то своей древней, гортанной, но удивительно мелодичной песней о могучем Амуре-батюшке.

Но наше, с позволения сказать, «триумфальное» плавание продолжалось недолго. Амур — река не только могучая, но и коварная, с многочисленными песчаными мелями, скрытыми под водой перекатами и предательскими водоворотами. Не имея никакого опыта судовождения на таких больших и неповоротливых судах, мы с трудом удерживали джонку на курсе. И